Мне раньше нравилось это стихотворение. Теперь я почувствовал, как чудовищно неверно, как фальшиво передает оно жизнеощущение древнего эллина. Вовсе он не обвивал истины священ ным покровом поэзии, не населял "пустой" земли прекрасными образами. Земля для него была полна жизни и красоты, жизнь была прекрасна и божественна, - не покров жизни, а жизнь сама. И не потому она была прекрасна и божественна, что
На горах мелькали Ореады,
И Дриада в дереве жила.
Вовсе нет! Божественно прекрасные Ореады и Дриады именно потому и наполняли мир, что сам мир был для эллина прекрасен и божествен. Только выражением переполнявшей душу эллина жизни и были его прекрасные боги. И если бы мудрецы объяснили ему, что по небу движется не Гелиос, а "бездушно вращающийся шар", это не сделало бы для него мир пустым. И если бы он узнал, что природа "рабски повинуется закону тяжести", - она для него от этого не обезбожилась бы. Потому что неискоренимо крепко было в душе эллина основное чувствование живой жизни мира.
Перечитайте Гомера, откиньте всех богов, которых он выводит Вы увидите, что, помимо них, божественная стихия священной жизни насквозь проникает гомеровы поэмы, - так проникает, что выделить ее из поэм совершенно невозможно. Ко всему, что вокруг, человек охвачен глубоко религиозным благоговением, - тем просто уважением, которое так восхищает Толстого. Все для человека полно торжественной значительности.
Все, - и излучины длинных дорог, и залив меж стенами
Гладких утесов, и темные сени дерев черноглавых
"Божественное море", "священные реки". "Святые долины", "священные города". Люди веют хлеб на "святых гумнах"; жаря на вертеле мясо, посыпают его "божественною солью"; кушанье готовят из "святого ячменя". Божественны "священный день", "священные сумерки"; божественна "бессмертная ночь", и сам Зевс страшится оскорбить ее, отыскивая ослушников под ее покровом. Люди "благородные", "божественные", "богоравные", - и не только цари и герои, но даже рабы-свинопасы; и не только друзья, но и враги, - "божественный Гектор", "богоподобный Парис". Свято основное существо человека - сила. И, вместо того, чтобы сказать: "Телемах", "Алкиной", Гомер говорит: Телемахова сила святая, Алкиноева сила святая. В более ранней священной поэзии это выражение - "сила святая" - прилагалось к богам. Гомер переносит его на людей.
Только тогда, когда мы почувствуем это основное, из душевных глубин идущее отношение древнего эллина к жизни, - тогда только нам станет понятна и его религия. Для нас станет очевидным, что не светлые его боги создавали в эллине описанное выше жизнеощущение, а, наоборот, само это жизнеощущение непрерывно рождало из себя богов. И в гомеровых поэмах мы живо ощущаем ту еще бесформенно-священную стихию, из которой как бы на наших глазах формируются боги. Амвросийная Ночь, розоперстая Заря-Эос - богини ли уже это, или только еще смутные олицетворения? Кто такая Необходимость (Ананке) - богиня или отвлечение? Вот перед нами уж совершенно бесформенная священность - домашний очаг (histia). Люди клянутся "гистией", поминают ее рядом с Зевсом, "высочайшим и лучшим из богов". Но это не богиня, это именно только священный домашний очаг. И лишь у последующих поэтов - у Гесиода и у автора гимна к Афродите - это бесформенное священное нечто формируется в богиню Гистию или Гестию (римск. Веста) - "целомудренную деву", дочь Крона и Реи.
Еще и еще раз: нет, не правы были Шиллер и Ницше, утверждая, что древний эллин радостно-светлым покровом поэзии обвивал темную, скорбную истину. Истина стояла перед ним без всякого покрова, и она сама, в подлиннейшей своей сущности, была для него божественно-светла и божественно-радостна.
Но как может быть жизнь светла и радостна, когда в ней столько ужасов и скорбей? Возможно ли, чтоб человек не видел этих ужасов?
Нечего говорить, что для древнего эллина мир вовсе не был так идиллически благополучен, так неизменно ласков, как рисует Шиллер. Если бы это было так, то мы имели бы перед собою очень мало интересную религию блаженных идиотов, одинаково радостно улыбающихся на ласку и удары, на счастье и скорбь.
Шиллер восхищается:
Этот лавр о помощи молился,
Дочь Тантала в камне том молчит...
Но ведь в лавр была превращена нимфа, спасавшаяся от грубого насилия бога. В камень превратилась дочь Тантала Ниоба от безмерной скорби по убитым богами детям. Для верующего эллина это были не красивые легенды, украшавшие природу, это был самый подлинный ужас.
Несомненно, ужасы, скорби и несправедливости жизни тонко и остро чувствовались гомеровским эллином. Все сильное, прекрасное и героическое обречено у Гомера на печальный конец. Большинство героев Троянской войны гибнет либо под стенами Трои, либо по взятии ее, либо при возвращении домой. Грубо и самовластно вмешиваются боги в человеческую жизнь, портят ее и уродуют. В бедах людских виноваты не сами люди, а это вмешательство высших сил, мало доступных человеческому воздействию. Не было бы ни странствий Одиссея, ни самой Троянской войны, если бы боги оставили людей в покое и с жестоким равнодушием не пользовались ими для своих целей. А выше беспомощных людей и самовластных богов стоит слепой, могучий и беспощадный Рок, и все совершается так, как он заранее постановит. Понимание жизни - самое черное и безнадежное.
Действительно, попробуем прочесть гомеровы поэмы не как интересный "памятник литературы", - попробуем поверить в то, во что верит Гомер, попробуем всерьез принимать то, что он рассказывает. Мы тогда увидим: что же это был за ужас - жить и действовать в тех условиях, в каких находились гомеровы герои!
Все время боги становятся людям поперек дороги, ни на одну минуту не дают возможности свободно развернуть свои силы. Боги предопределяют исход боя, посылают ужас на храбрых, сильными делают слабых, вырывают своих поверженных любимцев из-под копья и уносят их в темном облаке. Зевс посылает Агамемнону лживый сон, чтобы побудить его к бою, в котором греки будут разбиты. Умирающий Патрокл знает, что поверг его не Гектор, с которым он сражался, а стоявший за Гектором Аполлон: