«После этих вещей», говорит Филострат туманно, словно евангельский автор, Аполлоний решил посетить брахманов и сарманов[86]. Что побудило философа пуститься в столь долгое и опасное путешествие — об этом Филострат нигде не сообщает. Говорит лишь, что Аполлоний подумал, что путешествие — неплохое занятие для молодого[87] человека. Но совершенно очевидно, что Аполлоний никогда не путешествовал просто ради путешествия.
Все, что он делал, было предпринято с определенной целью. А в этом случае его ориентирами, как он уверял своих учеников, старавшихся отговорить его от этого мероприятия и отказавшихся сопровождать его, были мудрость и его внутренний наставник (даймон). «Поскольку вы малодушны, — сказал одинокий пилигрим, — я прощаюсь с вами. А что касается меня, то я должен идти туда, куда ведут меня мудрость и мое внутреннее “я”. Мои советчики — боги, а я не могу не доверять их советам» (I, 18).
• Часть VIII •
ПУТЕШЕСТВИЯ
АПОЛЛОНИЯ
Итак, Аполлоний покидает Антиохию и отправляется в Нин, в ранее великую Нины, или Ниневию. Там он знакомится с Да- мисом, который становится его постоянным спутником и преданным учеником. «Пойдем вместе, — говорит Дамис словами, несколько напоминающими слова Руфи. — Ты пойдешь за Богом, а я за тобой!» (1,19).
С этого момента Филострат открыто признает, что опирается большей частью на повествование Дамиса, и, прежде чем двигаться дальше, нам необходимо попытаться дать какую-нибудь оценку фигуре Дамиса и выяснить, в какой мере он пользовался доверием Аполлония.
Дамис был восторженным поклонником Аполлония. Он видел в своем учителе существо, близкое к божеству, наделенное волшебными способностями, которым он постоянно удивлялся, но которых так и не понял. Как и Ананда, любимый ученик и постоянный спутник Будды, Дамис очень медленно продвигался в постижении истинной природы духовной науки. Ему всегда приходилось оставаться во дворе при посещении храмов и общин, к святыням и тайнам которых Аполлоний имел полный доступ.
В своем повествовании ученик часто демонстрирует незнание планов и намерений своего учителя[88]. Следующий факт напрямую подтверждает это: он отзывается о сделанных записях как о «крошках»[89] с «пиршеств богов» (I, 19) — тех самых пиршеств, о которых он мог узнать главным образом от Аполлония; узнать только то, что учитель считал нужным ему рассказать. Поэтому о самих «пиршествах» он, несомненно, имел неправильное представление и приукрашивал услышанное своим воображением. Можно с уверенностью сказать, что Дамис не входил в круг посвященных, что говорит не только о поверхностности его натуры, но и характеризует точку зрения ученика во многом, как наивную.
Из повествования высвечивается и другой очевидный факт: Дамис был робкого характера[90]. Он постоянно боялся и себя самого, и своего учителя; и когда же в конце Домициан заключает Аполлония в тюрьму, лишь чудесное избавление учителя от оков прямо на глазах у Дамиса убеждает последнего, что жертва Аполлония была добровольной.
В целом же Дамис предстает перед нами восторженным и любящим. В силу своего характера и натуры он ухватывается за неважную деталь и преувеличивает ее, и в то же время мимоходом сообщает о действительно существенных моментах. Распознать такие моменты сложно, поскольку о том, что они имели место, Дамис заключает по каким-то намекам Аполлония. По мере продвижения тон повествования становится более благоразумным; но то, что пропускает Дамис, с готовностью восполняет Филострат, используя собственные запасы чудес.
Но даже если мы вооружимся скальпелем критики и срежем всю плоть с этого тела предания и легенд, останется еще скелет фактов, которые говорят об Аполлонии и дают нам некоторое представление о его личности.
86
Брахманов и буддистов. «Сарман» — это греческое искажение санскритского «шрамана» и палийского «самано» — слов, обозначавших буддийского аскета или монаха. Невежество же переписчиков превратило сарманов сначала в германцев, а затем — в гирканийцев!
87
Это показывает, что Аполлоний был еще молод, а не в возрасте 40-50 лет, как утверждают некоторые. Тредуэлл (с. 77) датирует индийские путешествия 41 - 54 гг.