Весной 66 года он отправился из Греции на Крит, где провел большую часть своего времени в святилищах на горе Ида и в храме Эскулапа в Лебене («ибо как вся Азия посещает Пергам, так и весь Крит посещает Лебену»). Любопытно, что он отказался посетить знаменитый Лабиринт в Гноссе, остатки которого недавно были открыты для поколения скептиков. Быть может (если тут позволительно строить догадки), его отказ продиктован тем, что когда-то Лабиринт был центром человеческих жертвоприношений и принадлежал к одному из древних культов сомнительного характера.
В Риме Аполлоний продолжил работу по реформированию храмов при полной поддержке понтифика Максима Телеси- ния, одного из консулов, правивших в 66 г. Телесиний был тоже философом и серьезно изучал религию (IV, 40). Но пребывание в Риме пришлось внезапно прервать, так как в октябре итогом нероновских гонений на философов был указ об их изгнании из Рима. Телесинию (VII, 11) и Аполлонию пришлось покинуть Италию.
Затем мы находим Аполлония в Испании, где он остановился в храме Геркулеса в Кадисе. По возвращении в Грецию через Африку и Сицилию (где во время непродолжительной остановки он посетил Этну), Аполлоний провел зиму (67 г.?) в Элевсии. Здесь он жил в одном из храмов, а весной следующего года отплыл в Александрию, проведя по пути некоторое время на Родосе. Знаменитый город философии и эклектизма встретил Аполлония с добрым гостеприимством, как старого друга.
Однако в Египте реформирование общественных культов оказалось куда более трудной задачей из тех, что вставали перед ним ранее. Его присутствие в храме (Серапия?) вызывало всеобщее почтение, казалось, что все, связанное с ним, его каждое слово создавали атмосферу мудрости и «чего-то божественного». Но верховный жрец храма отнесся к Аполлонию снисходительно. «У кого хватит мудрости, — насмешливо спросил он, — чтобы реформировать религию египтян?» — и услышал уверенный ответ Аполлония: «У любого мудреца, приехавшего из Индии». Здесь, как и повсюду, Аполлоний выступал против кровавых жертвоприношений и пытался заменить их моделями жертв, выполненных из ладана (V, 25). Он старался исправить многое в поведенческом характере жителей Александрии, но более всего был непреклонен в отношении их дикого поведения на скачках, которое порой приводило к кровопролитию (V, 26).
Вероятно, последние двадцать лет жизни Аполлоний провел в Египте. Что он делал в тайных святилищах этой земли чудес?
Филострат нам об этом не сообщает. Мы узнаем лишь, что во время продолжительного путешествия Аполлония в Эфиопию по Нилу не осталось ни одного города, храма или общины, которых бы он не посетил, и повсюду он давал советы и наставления по религиозным вопросам (V, 43).
• Часть X •
ГИМНОСОФИСТЫ ВЕРХНЕГО ЕГИПТА
Теперь перейдем к посещению Аполлонием «гимнософистов» в «Эфиопии». Какой бы ни представлялась Филострату цель путешествия Аполлония в Египет, само путешествие есть лишь эпизод из жизни загадочного философа в этой древней стране (причем об этом периоде жизни Аполлония не сохранилось никаких достоверных записей).
Если бы Филострат посвятил хотя бы несколько глав практикам и доктринам бесчисленных общин мистиков и аскетов, которыми был наводнен Египет и сопредельные страны в те дни, то он бы снискал бесконечную благодарность ученых. Но об этом Филострат не говорит ни слова; и все же у нас создается впечатление, что воспоминания Дамиса представляют собой записи о реальных событиях.-Правда, совершенно очевидно, что в этом путешествии Дамис был скорее компаньоном по путешествию, нежели посвященным учеником.
Кто же были эти загадочные «гимнософисты», как их обычно называли, и откуда взялось это название? Дамис называет их просто «голыми» (γυμνοί), но под таким названием не следует понимать чисто физической наготы. И в самом деле, как следует из описаний Дамиса и Филострата, ни к индийцам, ни к аскетам Верхнего Египта нельзя применять это понятие в прямом смысловом значении. Случайная фраза, срывающаяся с уст одного из этих аскетов, когда он рассказывает историю своей жизни, дает нам ключ к пониманию значения слова. «В четырнадцать лет, — говорит он Аполлонию, — я отказался от своего имущества в пользу тех, кто жаждет подобных вещей, и, голый, стал искать Голых» (VI, 16)[105].
Такое же понятие использует Филий, рассказывая об общинах терапевтов, которых, по его словам, было очень много в египетских провинциях, да и в целом в разных странах. Правда, мы не считаем, что эти общины имели одинаковый характер. Очевидно, что Филий пытается представить наиболее добродетельной и самой главной из них — свою общину на южном берегу озера Мерис, которая имела откровенно семитский, если не ортодоксально иудейский характер. Для Филия любая община с иудейским духом, естественно, была лучшей.
105
Обычно слово («голый») употреблялось в значении «легко одетый». Скажем, если говорится, что человек пашет землю «голый», то имеется в виду, что на нем только один предмет одежды. Это очевидно из сравнения одежды гимнософистов и одежды, которую носят в Афинах в жаркую погоду (VI, 6).