В Риме философ лицом к лицу встречался с Домицианом; и, хотя Аполлоний предстал перед судом, где изо всех сил пытались доказать его участие в изменническом заговоре Нервы, его так и не смогли обвинить в чем-либо политическом. Нерва был хорошим человеком, сказал философ императору, а не изменником. По всей видимости, Домициан не думал, что Аполлоний лично участвовал в заговоре. Скорее всего он заключил философа в тюрьму исключительно в надежде, что таким образом сможет склонить Аполлония к раскрытию тайны Нервы и других знаменитых людей, которые казались ему подозрительными и которые, как он воображал, советовались с Аполлонием относительно шансов на успех. Однако Аполлоний беседовал не с политиками, а с «выдающимися людьми, которые спрашивали у него советов по вопросам добродетели» (VI, 43).
• Часть XII •
АПОЛЛОНИЙ — ПРОРОК И ЧУДОТВОРЕЦ
А теперь уделим внимание той стороне жизни Аполлония, которая сделала его объектом непобедимых предубеждений. Аполлоний был не только философом, то есть мыслителем-теоретиком, или приверженцем определенных воззрений и образа жизни, основанных на дисциплине смирения; он был еще и философом в первоначальном пифагорейском значении этого слова, знатоком тайн Природы, и мог говорить о них с полным авторитетом.
Аполлоний знал силу Природного мира не понаслышке; для него путь философии состоял в жизни, при которой сам человек становится инструментом познания. Религия для Аполлония стала не только верой, но и наукой. Вещественный мир был для него лишь постоянно изменяющейся видимостью; культы и обряды, религии и верования в совокупности стали для философа воплощением духа. Аполлоний не знал различий по расе или племени — такие узкие ограничения не могли существовать в философском познании.
Он бы громко рассмеялся, если бы услышал применительно к своим деяниям слово «чудо». Понятие «чуда» в его христианском теологическом смысле было неизвестно в античности и является признаком современных суеверий. Многие люди верят, что возможно духовной силой производить множество удивительного, недоступного науке, которую сводят исключительно к исследованию физических сил. Самые же легкомысленные верят, что можно каким- либо образом вмешаться в действие законов, которые Божеством установлены в Природе, — вот кредо верящих в чудеса.
Многие известные «чудеса» Аполлония являются случаями пророчества или предвидения; видения на расстоянии и видения прошлого; случаями зрительных и слуховых видений; случаями исцеления больных и избавления от одержимости.
Еще в юности, в эгейском храме, Аполлоний проявлял особенные интуитивные способности; он не только правильно разгадал природу и сущность просителя — богатого человека с темным прошлым, который молил о возвращении зрения, но и предсказал, хотя и неопределенно, дурной конец того, кто когда-то подвинул просителя на неправедный путь (I, 12).
Когда он познакомился с Дамисом, своим будущим преданным спутником, тот предложил Аполлонию услуги переводчика в долгом путешествии по Индии, сославшись на то, что знал языки некоторых стран, через которые им предстояло пройти. «Я тоже понимаю их все, хотя и не учил, — ответил Аполлоний в своей обычной загадочной манере и добавил: — Удивительно не то, что я знаю все языки людей, но я знаю даже то, что они не говорят» (1,19). Этим он хотел сказать, что может читать мысли, а не то, что умеет говорить на всех языках. Но Дамис и Филострат не могли осознать столь простое проявление психического опыта; они решили, что Аполлоний знал не только языки всех народов, но также язык зверей и птиц (I, 20).
В разговоре с вавилонским царем Варданом Аполлоний определенно проявляет дар предвидения. Он говорит, что является врачевателем души и может освободить царя от болезней сознания не только потому, что знает, как нужно действовать (имея в виду предписания пифагорейской и других школ), но и потому, что предвидит природу царя (I, 32). И в самом деле, нам сообщают, что тема предвидения (προγνώσεως) в науке (σοφία), которую Аполлонии внимательно изучал, была одной из основных тем, обсуждаемых философом и его индийскими друзьями (III, 42).
На самом деле, как говорит Аполлоний своему другу, философу и ученому, римскому консулу Телесинию, для него мудрость была своего рода обожествлением всей природы, постоянным состоянием вдохновения (θειασμός) (IV, 40). Еще нам сообщают, что все природные явления Аполлоний воспринимал с помощью энергии своего демонического естества (δαιμονίως) (VII, 10). В пифагорейской и платонической школах под «даймоном» человека понималось то, что можно назвать «высшим Я» духовной стороны души (в отличие от физической сути). Это — высшее начало человека. Когда же его физическое состояние объединяется с этим «небожителем», человек (согласно высшей мистической философии древней Греции) по-прежнему пребывая на земле, обретает могущество тех бестелесных посредников между богами и людьми, которых называют «даймонами». На следующей ступени человек сливается со своей божественной душой и становится богом на земле; а на более высокой стадии он сливается с Добром и таким образом становится богом.