Другой пример — о «возвращении к жизни». Из более сдержанного рассказа мы узнаем о том, как однажды Аполлоний вернул жизнь девушке из благородной римской семьи. Наш философ встретил похоронную процессию случайно. Он подошел к носилкам, сделал над девушкой некоторые пассы и произнес несколько неразборчивых слов, «пробудивших ее из кажущейся смерти». Но, продолжает Дамис, «заметил ли Аполлоний вначале еще теплившуюся искорку жизни, не замеченную подругами девушки, — говорят, что шел несильный дождь, и на ее лице выступил легкий пот, — или же он вдохнул в нее жизнь заново и таким образом воскресил ее», — этого не мог сказать ни он сам, ни кто-либо из присутствующих (IV, 45).
Более удивительными представляются истории о том, как Аполлоний заставил исчезнуть надпись с табличек у одного из своих обвинителей на суде Тигеллиния (IV, 44). Далее, как он вытащил ногу из кандалов, показывая Дамису, что на самом деле он не в плену, несмотря на то что сидит в тюрьме Домициана (VII, 38). Примечателен и рассказ об «исчезновении» (ήφανίσθη) философа с суда (VIII, 5).[109]
Мы, однако, не считаем, что Аполлоний вследствие преданности сокровенной науке пренебрегал изучением физических явлений. Напротив, известно несколько случаев, когда он отвергал мифологию в пользу физического объяснения природных явлений. Таковы, например, его объяснения вулканической активности Этны (V, 14, 17) и морских приливов на Крите — последнее сопровождалось точным указанием предстоящих результатов этого явления. И в самом деле, как выяснилось впоследствии, остров действительно был заброшен далеко в море из-за волнений подводной стихии (IV, 34). К таким же объяснениям физической природы некоторых явлений можно отнести и толкования причин наводнений в Кадисе (V, 2).
• Часть XIII •
ОБРАЗ ЖИЗНИ ФИЛОСОФА
Попробуем охарактеризовать некоторые черты образа жизни Аполлония, а также его манеры обучения, о чем уже частично рассказывалось в главе «Юность». Наш философ был восторженным последователем учения Пифагора; по этому поводу Филострат утверждает, что Аполлоний прилагал большие усилия для достижения мудрости, нежели сам великий самосянин (1,2). Наш автор перечисляет внешние атрибуты этого учения на примере поведения Пифагора: «Он не носил ничего, сделанного из мертвых животных, не притрагивался к тому, что когда-то было живым, и не приносил его в жертву. Он не пачкал алтари кровью, но жертвовал медовые лепешки и ладан, а его песня поднималась к богам, так как он хорошо знал, что они охотнее примут подобные дары, нежели сотню быков, заколотых ножом. Ведь он действительно беседовал с богами и узнал при этом, когда они довольны людьми, а когда — недовольны. Что же до остальных, говорил он, то они только гадают о сути божественного, а их представления о богах оказываются ложными. Но к нему сходил сам Аполлон, признавшись в этом, и без маски[110], а также являлись, хотя и не открываясь, Афина, и Музы, и другие боги, чьих обличий и имен люди еще не знают».
Ученики считали Пифагора вдохновенным учителем и воспринимали его правила как законы. «В особенности они соблюдали правило молчания в отношении божественного знания. Ибо они слышали внутри себя разные божественные и невыразимые вещи, о которых было бы очень трудно умолчать, если не знать, что их произносит именно это молчание» (I, 1).
Так в общих чертах описывали природу учения Пифагора его ученики. Но Аполлоний в обращении к гимнософистам говорит, что учение это придумал не Пифагор; что это была бессмертная мудрость, которую Пифагор узнал от индийцев[111]. Эта мудрость, продолжает он, разговаривала с Пифагором в юности; при этом он услышал следующее: «Для разумного человека, юный господин, во мне нет никаких тайн, — моя чаша наполнена до самых краев упорными трудами. Если кто-нибудь примет мой образ жизни, он должен изгнать со своего стола всю пищу, которая когда-то была живой, забыть о вкусе вина и таким образом не осквернять более чашу мудрости — чашу, состоящую из неиспорченных вином душ. Его не должна согревать ни шерсть, ни одежда, сделанная из любого зверя. Я даю своим слугам лубяную обувь, в которой они могут и спать. А если я вижу, что они истощены любовными утехами, у меня есть наготове ямы, в которые та справедливость, что упорно следует по пятам мудрости, тянет и сталкивает их. Я настолько сурова с теми, кто выбирает мой путь, что даже сковываю цепью их языки. А теперь послушай, чего ты достигнешь, если вынесешь испытания. Внутреннее чувство соответствия и правоты — ты никогда не будешь ощущать, что чья-то участь лучше, чем твоя; тираны будут умирать от страха, а ты не будешь больше испуганным рабом тирании; боги будут гораздо щедрее благословлять твои скудные дары, а не тех, кто проливает перед ними кровь быков. Если ты чист, я научу тебя тому, что тебе нужно, и наполню твои глаза таким ярким светом, что ты сможешь видеть богов и героев и распознавать призрачные формы, которые притворяются тенями людей» (VI, 11).
109
Возможно, это выражение используется чисто риторически, так как в VIII, 8 этот случай описывается простыми словами: «когда он ушел (άπήλθε) с суда».
111
См. в этой связи L. V. Schroeder, Pythagoras und die Inder, eine Untersuchung uber Herkunft und Abstammung der pythagoreischen Lehren (Leipzig, 1884).