В целом мы склонны думать, что Аполлоний не учреждал новой организации. Он работал с уже существующими, а его учениками были те, кто испытывал к философу особую привязанность н постоянно находился рядом с ним. Кажется вполне вероятным, что Аполлоний никого не готовил к продолжению своего дела. Философ, следуя своим убеждениям, ходил по земле, оказывая помощь и просвещая, при этом он не придерживался определенной традиции и не основал конкретной школы для своих преемников. Даже прощаясь со своим преданным спутником, зная, что больше никогда не увидит Дамиса, Аполлоний не сказал ему ни слова о деле, которому посвятил всю свою жизнь и которого Да- мис, в свою очередь, так и не понял. Его последние слова предназначались исключительно Дамису-человеку, любившему его. Это было обещание прийти на помощь, если она потребуется: «Дамис, всякий раз, когда во время уединенной медитации ты помыслишь о высоком — увидишь меня» (VIII, 28).
А теперь рассмотрим некоторые высказывания, приписываемые Аполлонию, и речи, которые вложил в его уста Филострат. Все короткие высказывания имеют традиционный характер, но речи в большей части являются ярко выраженной литературной обработкой безыскусных записей Дамиса. Нам ясно заявляют, что так оно и есть. И все же речи философа представляют не меньший интерес, по крайней мере, по двум причинам.
Во-первых, писатель честно признает характер (литературную обработку) таких речей, одновременно с тем, что при этой обработке им не делается никаких попыток передать собственное отношение к таким «речам». В результате получается следующее: писатель пытается накинуть литературное одеяние на традицион- ныи стержень мыслей, поступков и образа жизни философа и его последователей.
В античности этот метод был общепринятым. Составители других известных древних документов наверняка бы были изумлены, увидев, как обожествляют потомки их деятельность, думая, что писатели были вдохновленными вселенской мудростью.
Во-вторых, хотя мы и не считаем, что на страницах сочинения — достоверные слова Аполлония, мы тем не менее ощущаем непосредственный контакт с внутренней атмосферой религиозной мысли Греции, и у нас перед глазами вырисовывается картина мистического и духовного процесса, охватившего все слои общества в I веке нашей эры.
• Часть XV •
ИЗ ВЫСКАЗЫВАНИЙ И ПРОПОВЕДЕЙ ФИЛОСОФА
Аполлоний верил в молитву, но не в традиционном понимании. Для него представление о том, что боги по просьбам людей могли не следовать суровой справедливости, было богохульством. Так же была ему отвратительна идея, что боги могли принимать участие в осуществлении наших эгоистичных надежд и страхов. Аполлоний знал лишь одно: боги — служители справедливости, строго раздающие нам по заслугам. Всеобщая уверенность, бытующая и в наши дни, в том, что Бог может отклониться от Своего помысла, что с Ним или с Его слугами можно заключать договоры, претила Аполлонию. Ведь существа, с которыми можно было заключать подобные сделки и которые уклонялись от праведного пути, были не боги, а те, кто стоит даже ниже людей. Вот что говорит молодой Аполлоний, беседуя со жрецами Эскулапа: «Так как боги знают обо всем, то я думаю, что тот, кто входит в храм с чистой совестью, должен молиться так: «О боги, воздайте Мне по заслугам!» (1,11).
В Вавилоне, по пути в Индию, он молился следующим образом: «О бог солнца, дай мне доити так далеко, чтобы это было хорошо и для тебя, и для меня. И пусть я узнаю хороших людей и никогда не узнаю плохих, как и они не узнают меня» (I, 31).
Дамис рассказывает нам, что одна из его основных молитв звучала примерно так: «О боги, пусть я буду обладать малым и ничего не желать» (I, 34).
«О чем ты молишься, когда входишь в храмы?» — спросил нашего философа понтифик Максим Телесиний. — «Я молюсь о том, — сказал Аполлоний, — чтобы воцарилась справедливость, чтобы законы не нарушались, чтобы мудрые были бедными, а остальные — богатыми, но честными» (IV, 40). Вера философа в свой главный идеал — не иметь ничего и при этом все — подтверждается его ответом чиновнику, который спросил, как тот осмелился вступить на территорию Вавилона без дозволения. «Вся земля, — сказал Аполлоний, — моя; и мне позволено путешествовать по ней» (I, 21).
Аполлонию за его услуги предлагали деньги, но он неизменно отказывался от них; и его последователи тоже отказывались от всех подарков. Когда царь Вардан с присущей Востоку щедростью предложил им подарки, они отвернулись, а Аполлоний сказал: «Вот видишь, у меня много учеников, но все они похожи друг на друга». А когда царь спросил Аполлония, какой подарок он хотел бы увезти с собой из Индии, наш философ ответил: «Подарок, который понравится вам, ваше величество. Ибо если пребывание здесь сделает меня мудрее, то я вернусь лучшим человеком, чем был до того» (I, 41).