Приводится также много случаев, когда наш философ отвечал остроумно, с доброй иронией. И в самом деле, несмотря на свое обычно серьезное настроение, Аполлоний нередко подшучивал над своими слушателями, а порою даже намекал им на их глупость (см. особенно IV, 30).
С такой особенностью своего характера философ не расстается даже в минуты величаишей опасности. Показательный пример тому — его ответ на опасный вопрос Тигеллиния: «Что ты думаешь о Нероне». — «Я думаю о нем лучше, чем ты, — парировал Аполлоний. — Ибо ты думаешь, что ему нужно петь, а я думаю, что ему следует молчать» (IV, 44).
В следующем замечании в адрес одного богатого юноши Аполлоний проявляет столько же остроумия, сколько и мудрости: «Молодой господин, — сказал Аполлоний, — мне кажется, что не ты владеешь своим домом, а он тобой» (V, 22).
В том же стиле выдержан и его ответ одному ненасытному любителю поесть, хваставшемуся своим обжорством. Тот говорил, что подражает Геркулесу, который известен как своими подвигами, так добротной трапезой.
«Да, — сказал Аполлоний, — но он был Геркулес. А какие достоинства есть у тебя? Ты можешь похвастаться только возможностью лопнуть» (IV, 23).
Перейдем к более серьезным примерам? В ответ на искреннюю просьбу Вес- пасиана: «Научи меня, что следует делать хорошему царю», — Аполлоний ответил примерно следующими словами: «Ты спрашиваешь меня о том, чему нельзя научить. Ибо царский сан — это величайшая ступень, доступная смертному; этому нельзя научиться. Но я все же расскажу о том, что ты должен делать хорошо, если делаешь это. Не подсчитывай накопившееся богатство, — чем оно лучше кучи песка? И богатство, полученное от людей, стонущих под бременем налогов, — ибо золото, полученное из слез, низменное и черное. Ты используешь богатство лучше любого царя, если поможешь нуждающимся и убережешь их деньги от богатых. Не пользуйся властью, чтобы выполнять любое свое желание, но пользуйся ею с большим благоразумием. Не срубай кукурузные початки, выросшие выше остальных и поднимающие головы, — ибо Аристотель в этом не прав[115], — но выпалывай их недовольство, как плевелы из кукурузы, и вселяй страх в зачинщиков беспорядков, говоря не “я накажу тебя, но я непременно сделаю так”. Подчиняйся закону, о, государь, ибо будет гораздо мудрее, если ты сам не будешь презирать закон. Оказывай почтение богам больше, чем когда-либо; велики дары, которые ты получил от них, и потому молись о великом[116]. В государственных делах действуй как царь; а в том, что касается тебя самого, действуй как частное лицо» (V, 36).
В подобных высказываниях философа — добрые советы и проявление хорошего знания человеческих бытия. И если мы собираемся предположить, что это лишь упражнения Филострата в красноречии, не основанные на действительных словах Аполлония, то дадим автору более высокую оценку, чем то позволяют остальные его сочинения.
Чрезвычайно интересен диалог между Теспесионом, настоятелем общины гимнософистов, и Аполлонием, когда они сравнивают, кто достойнее изображал богов: греки или египтяне. Он звучит примерно так:
«И что же? — спрашивает Теспесион. — Следует ли нам думать, что Фидий и Пракситель поднялись на небо, получили представление об обликах богов и так создали свои произведения, или же что-то еще подтолкнуло их к ваянию?»
«Да, что-то еще, — сказал Аполлоний. — Что-то еще, богатое мудростью».
«Что же это было? Ты же не скажешь, что другое? Кроме копирования?»
«В них играло воображение — мастер куда более мудрый, чем копирование. Ибо копирование создает только то, что увидено, в то время как воображение создает то, что люди никогда не видели, создавая при этом вещь такой, какова она есть на самом деле».
Воображение, говорит Аполлоний, — это один из самых могущественных даров, так как оно позволяет нам стать ближе к реальности. К примеру, многие считают, что греческая скульптура была лишь восхвалением черт лица и формы тела, пустым восхвалением физического, не имеющим ничего общего с проникновением в суть вещей. Но Аполлоний заявлял, что скульптура помогает нам приблизиться к реальности, как до него говорили Пифагор и Платон и как учат все мудрецы. Философ полагал, что образы и представления являются единственной реальностью. Иными словами, Аполлоний хотел объяснить, что между несовершенством земного бытия и высшим божественным эталоном находятся определенные ступени совершенства. Он хотел сказать, что в каждом человеке заключена форма этого совершенства, хотя, конечно, эта форма относительная. Ангел внутри человека, его демон, обладал божественной красотой — воплощением лучших черт лица, которые человек имел за свои многие земные жизни. Боги тоже принадлежали к миру образов, моделей совершенствования — к небесному миру. Греческим скульпторам удалось вступить в контакт с этим миром благодаря дару воображения.