Если кто-то возразит и скажет, что Еврипид, пифагорейцы и орфики не оставили и следа в первом столетии и чего бы хорошего они ни сделали, оно давно исчезло, — ответим: реальность свидетельствует об обратном. Филий, писавший примерно в 25 г. н.э., рассказывает нам, что он встречал по всему миру многочисленные группы людей, которые вели религиозную во всех отношениях жизнь. Отказавшись от своего имущества и привычного образа жизни, они ушли из мира и целиком посвятили себя поискам мудрости и развитию добродетели. В своем трактате «О созерцательной жизни» он пишет: «Этот класс людей, стремящихся к совершенному добру, можно найти во многих частях обитаемого мира, как в греческом, так и в не греческом. В Египте они встречаются толпами в каждой провинции, и особенно в окрестностях Александрии». Перед нами очень важное ‘свидетельство, ибо если столько людей в то время отдавалось религиозной жизни, то хотя бы поэтому эпоху первого столетия невозможно чернить безнравственностью.
Да, эти сообщества имели разную природу и происхождение, и далеко не все они были терапевтами или ессеями. Здесь уместно вспомнить о различных истоках происхождения доктрин многочисленных школ, именуемых в целом гностиками, что было кратко рассмотрено в моей последней работе «Фрагменты забытой веры». Можно обратиться к прекрасным трактатам герметических школ и убедиться в том, что в первом столетии стремление к религиозной и философской жизни было широко распространенным.
Что же касается вопроса происхождения общин терапевтов Филия, а также ессеев Филия и Иосифа, то мы не разделяем мнения о том, что их традиции восходят к орфической и пифагорейской. Этот вопрос остается для истории открытым. Не относимся мы и к тем, кто преувеличивает один элемент из множества и превращает его в универсальный источник. При рассмотрении несовершенных, фрагментарных, но важных записей о многочисленных школах и братствах подобного характера, имевших определенный контакт с зарождающимся христианством, можно составить представление об интенсивности религиозного процесса во многих частях Империи.
Главная трудность при исследовании заключается в том, что эти общины, братства и объединения держались порознь и, за редким исключением, практически не оставили записей о своих сокровенных практиках и верованиях. Если же таковые и делались, то они уничтожались или со временем были утеряны. И потому приходится полагаться на общие указания весьма фрагментарного характера. Но неполнота этих сведений не является для нас оправданием, чтобы отрицать или игнорировать существование различных школ и интенсивность их деятельности.
В связи с чем, возвращаясь к Аполлонию, стоит отметить, как же мало, должно быть, было фактов у его биографа! Филострат в свое время дал риторическую оценку жизни придворных философов, но в ней не присутствуют моменты относительно их религиозных воззрений. Филострат не чувствовал жизни религии. И «Жизнь Аполлония», в ее нынешней трактовке, может лишь косвенно пролить свет на существование наиболее интересных сообществ, — когда все окутано такой тьмой, и случайная информация имеет большую ценность. Если бы было возможно проникнуть в память Аполлония, соприкоснуться с его мыслями и взглянуть его глазами на ту далекую действительность, то какая чрезвычайно интересная страница мировой истории была бы раскрыта! Он не только пересек все страны, где укоренялась новая вера, но и по нескольку лет жил в большинстве из них и был близко знаком с деятельностью многих мистических обществ Египта, Аравии и Сирии. Он наверняка посещал первые христианские общины и беседовал с «учениками Господа»! Но ни одного слова не сказано об этом, и ни единой крупицы информации по этим вопросам в записях о нем мы не находим. Возможно, в 66 году в Риме он встречался с Павлом, когда тот вынужден был уехать из-за эдикта об изгнании философов. В том самом году, когда, по предположению, Павел был обезглавлен!
• Часть III •
ИНДИЯ И ГРЕЦИЯ
Исследование жизни и деятельности Аполлония представляет огромный исторический интерес еще и потому, что он был восторженным приверженцем индийской философии. В связи с чем возможны следующие вопросы: какое влияние, если оно имело место, оказали брахманизм и буддизм на западную мысль в те давние годы? Одни горячо утверждают, что это влияние было очень значительным; другие в равной степени его отрицают, утверждая, что такого вообще не могло быть. Очевидно одно: ни для какой точки зрения нет действительно неоспоримых фактов.