Звенели сильные южные цикады, горячий ветер шуршал в виноградниках, южные созвездия живыми пульсировали в ночном небе. Я сидел на крыше дома в Кампрафо и представлял себе этих страннейших катаров, добродетельных, вегетарианцев, воздерживающихся от брака и деторождения на этой плодороднейшей жаркой земле, где вино и мясо побуждают к похоти как нигде еще. Около тридцати лет они доблестно противостояли резне и чужеземным военным.
Понятно, что в долгие зимние, и осенние, и весенние, и летние вечера я думаю не о том, о чем думаете вы и что вы воображаете. У меня другие «хобби».
Маркион из Синопа, тот отрицал Ветхий Завет и три Евангелия, за исключением части Евангелия от Луки и посланий апостола Павла. Тело Христа Маркион считал обманчивым призраком… Другие гностики верили, что распят был Симон Кириенянин, а настоящий Спаситель, смеясь, стоял за крестом.
Old colonial hands
Ален прислал мне e-mail следующего содержания: «Хай, Эдвард! Приветствую тебя из Кабула, я нахожусь здесь и в Киргизии с самого апреля и собираюсь to get the fuck out завтра. Я буду недолго в Москве и интересуюсь, можешь ли ты прийти на обед во вторник. Тут есть один журналист, живущий рядом, он хочет встретиться с тобой, он пишет книгу о русских радикалах, и, я думаю, будет неплохо для обоих из вас, если ты будешь включен в книгу. Можешь привести с собой кого хочешь: хотя это будет небольшой обед».
Я явился на обед с удовольствием. Принес в пакете «противень» (не уверен, что правильно орфографирую эту посудину для приготовления пирогов с гнутыми краями), оставленный у меня когда-то Аленом, он приходил с женой и ребенком и несколькими кило лазаньи в этом самом «противне». Еще я принес Алену мою книгу стихов, не уверен, что он ее одолеет.
Я всю мою жизнь общаюсь с журналистами и люблю с ними общаться. Они — самые информированные люди в нашем мире. Они бывают в экзотических странах и на своих башмаках приносят в «цивилизованный мир», где я вынужден нынче жить, пыль нецивилизованного. Ален провел много лет в Афганистане. И Афганистан ему давно надоел. Помню первое его появление на пороге моей квартиры. На пороге стоял человек в афганской шапке, в рыжем пальто. Пальто было как халат подпоясано, затянуто немыслимым русским ремешком. В руке у него был полусундук, полупортфель, настежь открытый. Сундук выглядел так, как будто из него уже вывалилась половина содержащихся в нем вещей и вот-вот будут у меня на глазах вываливаться остальные.
Я стал хохотать.
— Что не так? — спросил Ален.
— В первый раз в жизни вижу столь странно выглядящего американского журналиста.
— Что удивительного? — смутился Ален. — Афганский шапка, и только.
Он мне сразу понравился. В Афганистане я не был. Я был в Таджикистане и на границе с Афганистаном был. Видел, как горит Мазари-Шариф, родной город тогда премьер-министра Гельбутдина Хекматьяра. Это был 1997 год, талибы штурмовали Мазари-Шариф. Я знаю Среднюю Азию, был в четырех ее странах, и знаю персонажей афганской политики. Ален знал Ахмед-шах Масуда. В первую встречу тогда мы о нем только и говорили. Французски образованный полевой командир был впоследствии убит двумя выходцами из Марокко, замаскировавшимися под журналистов… Ладно с воспоминаниями…
В этот раз Ален был одет в мешковатые брюки и такую же рубашку. В квартире вкусно пахло. Затем пришли гости, упомянутый сосед-журналист и еще один парень из крупной английской ежедневной газеты. И потом женщина-журналистка с арабскими чертами лица. За свои афганские страдания и афганские риски Ален вознаграждается неплохо, — шампанское у него было «Мумм», а когда оно закончилось, мы перешли на итальянское белое вино. В квартире вкусно пахло, потому что Ален пригласил готовить женщину. Женщина сделала два основных блюда — красный упитанный лосось под шубой из неких листьев и кусочки курицы в бамбуковых листьях и кокосовом соусе. Дико вкусно.