15 февр. 96
x x x Вот цветочек, никнущий в вазе, наверно жалеет, что вышел в князи из грязи. Вот ворбейчик на солнце шалеет в золотом желе и
клее. Ветер порывами - Цветаева воздуха рыпается рыбой.
Приятный денек триннадцатое марта, с крыш улетают спиральки пара в Урарту. Мы ли во времени? оно ли в нас? Ботинок впечатывается в наст,
а нога не видна...
3 марта 96
СОНЕТЫ
I
Вам, наблюдатели неба -- тихоголосые поэты, друзья цифры 12, делающей "на караул" при обмороке луны, я напомню вам, что скрипки обернулись нежною трухой, а трубы перестали блестеть в мягких чехлах закулисной пыли, сплющенное молоко звезд высохло в желтой ломкой бумаге, и только живчик-Моцарт корешком розового бука щекотит треснувшую берцовую кость безмятежной красавицы. 9 ноября 94
II
А если меня спросят, я отвечу: больше всего на свете я любил попасть под майский дождь в Москве, там Пушкин уставился на девушек цветущих: к их влажной коже прилипают блузки, уже прозрачные от капель отягченных им свойственным весною ароматом, что делит с ними мокнущий бульвар, и площадь грезит прелестью их тел, и в смехе их -- притворное смущенье, туманящее бронзовый покой внезапно заблестевшего поэта, на них взирающего через ямы глаз...
III
Как спрыгивает кошка в два удара - так сердце останавливает бег: дверь вдруг захлопнулась и ключ в замке оставлен, а человек ушел из стен родных, их интерьеры рушит кислород и не работает система отопленья, как прочие системы. Этот дом так изветшал, что никому не нужен,
его уже ремонтом не поправишь и не загонишь тленье внутрь. Пора ему на слом, пора... Его с землей дня через два сровняют, пустырь же, что остался от него, украсит травяной ковер.
IV
В чистом поле растет не что селянин посеял, в небе летит что угодно, но только не птица, и не рыба плещет в полынных водах, не Исус, так Варавва очаровывает Север, и печально видеть, как портятся лица, не от времени -- а плодят уродов. Странно, что Землю еще населяют люди, вроде делают много, чтоб исчезли, непонятно грядущее: то ли будет, то ли жизнь сложилась к его отмене, - перед каждым словом щелкает "если", как машинка для проверки денег на фальшивость: что прикупишь на них, потом не надо ни тебе самому, ни растущему чаду. 22 марта 96
x x x Я -- последний человек тысячелетия -некая расплывчатая веха -не за что любить его -- жалеть его, этого, на сломе, человека.
Жизнь подробная до позвоночника раздроблена, потому что на словах была загадана, выстроенных точно взводик доблестный, спотыкающийся через ногу за ногу.
Молодца ей дайте -- барабанщика, пусть размеренней да резче садит, зенками уcерднее таращится -вздрагивает бравыми усами.
Позади пыль серая, как облако, впереди -- лужок зеленый с клевером, а дорога желтая да долгая поднимается неслышно к небу... 30 апр. 96
x x x Молодое вино... с ним продвинься еще на восток, там для глупого сердца облюбован нестойкий шесток, петушком-петушком пьяный мальчик бежит по Москве и лебедушки белыя крыльями бьют в рукаве.
Майский дождик идет по гвоздочку, по пестику вкось - ускользающий, слишком застенчивый гость, и как звали не вспомнишь, но с кем-то тогда приходил, кто траву шевелил и раскачивал в небе сады.
Некто в белых джинах на углу ВТО и Тверской, молодая весна с непомерной тоской молодой, и красивые люди, в намокающих тканях, гуськом сквозь летящие капли проходят висок за виском. 5 мая 96
x x x Марианне Волковой Я влачу свою жизнь одеяньем бесцветным, истертым,-отделили с чужого плеча, даже честного слова не взяв, назначили место и время, --- Ничего-ничего, -- говорили, -- все на свете не первого сорта, все же мир тебе теплую руку подсовывал в темень под темя,
и берег тебя долго -- по черную челку, по седые вихры в эфир пеленая, вспомни синее море, счастливец, и зеленую муть океана, и как птицы, предчувствуя тьму, стояли на небе крылатым, густым заклинаньем, оперенье сжигая на карминовом, меркнущем шаре - на остывающем жаре стеклянном.
Где же тот стеклодув, надувающий потные, красные щеки, взвивающий пламя лиловой разрухой? Суше стала вода, каменистей земля, да и воздух черствеет и тает. Ясный свет, отбегая от глаз, уходя через правую руку, - превращается в букву -- шелестит, загибающимися в пепел, исписанными листами. 15 мая 96
ДОРОГА No 9
Два баритона и сопрано сопровождают неустанно огней и мрака нарастанье гармоний сладостным рыданьем
в дожде, дорогой No9, влекущей их сейчас на север, в виду подстриженных газонов над потным зеркалом Гудзона.
Стеклом сползали навзнич капли, деревья, отлетая, зябли, и справа, как отрытый череп, затеплился Нью-Йорк вечерний.
Была вселенная огромна, она отсвечивала скромно кантатой Себастьяна Баха одна над уровнями праха.
И в ней печалятся скитальцы, у них на отпечатках пальцев галактики ее петляют пока машина их виляет.
Она хранила их мгновенье, свои перебирая звенья, и разрешая им подспудно жить отголоском контрапункта.
Столпотворенье стен и света ударилось в них как комета, что долго в небе нарастала, и их не стало,
как всех, кто были: мимоезжих, мимоидущих -- не коснуться, -не надо плакать об ушедших, они еще сюда вернутся. 28 мая 96
x x x Мне жизнь, как кинохронику прокрутят перед громадным фильмом, -- в данном зале положено помалкивать, что будет еще ведь никому не показали,
но явствует: немного потерпите, к дирекции имея снисхожденье, прикидывая; кто же вы? глядите вперед -- сновидец вы, иль сновиденье?
Я не пенял на качество сеанса, или соседей, семечки клюющих, ни на обрывы пленки, я ни разу не заслонил вам шапкой жаркий лучик,
мне даже пыль здесь кажется волшебной - ее несуетливое сверканье в луче, захватывающем души в бездну, как летний ветер полный светляками.
Стрекочет за затылком кинопленка, играют мышцей мускулистые герои и беззащитная улыбка клоуна
сквозит, как бабочка сквозь небо голубое.
СОДЕРЖАНИЕ
О СТИХАХ АЛЕКСАНДРА АЛЕЙНИКА Владимир Гандельсман I
В О С Т О Ч Н О Е В Р Е М Я "Соломон Франкович надевает слепые очки..." 1 С'ЭТЧМО 1 НА УЛИЦАХ СЕРДЦА