V
Лентяй, болтун, мечтатель неподвижный,ты все еще живешь на свете,поправить думаешь свое существованьепередвиженьем в сторону заката,в себе не изменяя ничего,с собой не споря, но противоречавсему, что видишь в этом бедном крае.От этой площади пустой,ночных скитальцев, воспаленныхсухим существованием своим,бежать и впрямь бы надо.
Ну, вот он — преданный тебеслуга-глагол, все время наготове:«бежать», «бежать»…Узнать бы нам куда?
VI
В морозный вечер переулком темнымвхожу в утробу желтую метро,как к электрическому Левиафану.Мне время кажется библейским,а мы живем в дохристианской эреи ждем явленья нового мессии,которому досуг есть нас спасти.Я замерзаю в мире помраченномвойной и иродовой властью,я силюсь вспомнить, кто я и зачем,и для чего душа моя смотреласьв луну, подставленную небом?
Какой сомнительный источник света…
ноябрь 85
ОДИССЕЙ
На полированные островкимеланхолического заведенья,под вечер, из людской рекиценителей кофейного сиденья,
разносчиц улетающих ресниц,пестреющих нарядно плавникамив размытой ряби проходящих лицпод плещущими светом фонарями —
выуживает, отворяясь дверь,и очередь, подставив чью-то спину,сопит и извивается как зверь,заглатывая фимиам машинный.
Здесь продают с наценкой огурцыпод причитанья стереосирены,дешевый кофе с запахом грязцыи цветом в колер знойного шатена.
Здесь можно времени сухой песокне замечать, сквозь пальцы сея,и разбавляя темных зерен соккусочком сахара и грустью Одиссея.
11 апр. 85
x x x
Птичьи головки в небо воздев,шевелятся флаги у глаза,проплывает черный морской лев —мокрый футляр контрабаса,
вносят деревья зыбкие телесав напряженный гул транспортных остановок,дождь в пространстве стоит как слеза,не касаясь сердечек новых
зеленых листиков на ветвях,молодой земли, поднимающей травы,табачного столбика, зажатого в губахтрехмерного лица без траурной оправы.
Не то чтобы я себя люблю —просто больше чем о других знаю,нечто вроде якоря кораблю,собственно «я» себе представляю.
Что-то должно упираться в грунт —ножка ли циркуля, нога объекта,имя, становящееся во фрунтза пятнадцать лет до конца века.
Трется цепь о крошащийся матерьял,уходя на дно в туманных потемках —и гуляет в далеких зеленых морях —в странных современниках, собеседниках, потомках.
11 мая 85
экзерсис
I
В полосе отчужденияизвестные учреждения,служа миру,по радио строить лируи подводить часы,близ цветущей лозыумолкающей героини,вклеивающей в усыупоительное лобзанье на семейной перине.
Думаешь: все рифмы ещё впереди,суринамская пипа*достойна всхлипа,пока одиночество отстукивает время в груди.
В этой белой странерельеф лежащего тела,изгибающегося на простыне,очерчивает пределы,
за которые не хочется выходить —это гладкая поверхность кожи —я забываю, что я — один,мы так беззащитны, так похожи.Смешиваем вдох-выдох-вдох —когда становимся сплошным касаньем —в этой белой стране правит бог,исполняющий прихоти и желанья.
Уплываем, держась друг за друга.Чёрное небо кажется лугом.Позвонками касаемся звёзд и планет —там не понимают слова «нет».…………………………………………….…………………………………………….…………………………………………….…………………………………………….Я плохой переводчик. Я забыл языки.Ты живёшь в сплетеньи сосудов руки.Ты по венам течёшь, ты толкаешь кровь(я не знаю рифму к этому слову) —может быть — это твои покровы,может быть — это безвыходный лабиринт).Мы вошли вдвоём — мы сгорим,как сгорает от собственной краски роза —остаётся в пространстве застывшая поза,лежат на скатерти свёрнутые лепестки,как ослеплённые лампочкой мотыльки.
Торопись, торопись,поднимай ресницы,вспоминай жизнь —зеркала и лица,пожиратель губной помады……проводя по ней взглядом,хочется сказать «не шевелись»
Я как колючки, что жаждут в пустыне воды.На меня наступает песок, построившись в ряды.
Наступает атасное утро после ясной ночи.По радио поют пионеры — дети рабочих.
Солнце в окне дудит, как горнист.Смерть всё длиннее. Всё короче жизнь.Всякая жизнь.Моя жизнь.
* вид жаб
II
Наташа Шарова целовалась у лифта,не убирая рук с лифа.Её никогда, к сожаленью, не узнает страна.И когда её предадут могиле —Господом будет посрамлён сатана,но не задудят по ней заводы и автомобили.