Возле фабрики Бабаевавьюга жжется без огня,в ней и вьется чье-то тающее«Вспоминай, дружок, меня…»
12 февр.88
x x x
Я войду в метро, троллейбус, автобус, трамвай,я увижу начальника серый, черный, коричневый, синий костюм.Я ходячая свая между ходячих свайтаких же, как я, как они, я — угрюм.
Мне хочется лечь, удрать, удавиться, вылететь в окно.Я не хочу считать деньги, терять ключи, кошелек.Мне не помогает женщина и винозабыть, что она одинока, что я одинок.
Только ребенком я верил в жизнь,в то, что она — поле чудес, увлекательный мир.Кто бы ты ни был, дай мне руку, держись, держись, —мы полетим вместе в мутный эфир.
Это — мечта про звезды, освещающие твое лицо,на котором тает глубокий снег, превращается в свет лед,мы руки раскинули в тысячах солнц,мы летим вдвоем, нам тепло… какой прекрасный полет!
28 янв. 88
x x x
Как за каждой вещью стоит цена,так была во мне, не извне стена,я, смотревший на жизнь во все глаза,до сих пор усвоил в ней пол-аза.
Она будто чужой спесивый язык,я и слова сказать на нем не привык,вот она — дикий, таинственный текст,разве справишься с ним переменой мест?
Я уехать хочу в чужие края,да за мной потянется жизнь моя,и я буду дальше ее губя,в каждом зеркале снова встречать себя.
Я несвежий и грустный ее продукт.Я проезжий тип, эмигрант и фрукт.За моей спиной исчезает земля,на которой сохнет моя сопля.
До свидания, пьющие сок берез.Лет в двенадцать последние капли слезисточили в ладошку мои очесаи с тех пор расплакаться мне нельзя.
Я как камень сух, я колючкой стал.Я пришел на суд и я устал.Хоть лежит на мне вина-не-вина,я прошу, Ваша Честь, отпустить меня.
11 февр.88
x x x
Невозможно собрать воединоэтот темный таинственный блеск,склеить кислой тоской муравьинойв оглушительной кроне небес.
Разбредается счастье на части,на суставы и пряди свои,на мучительный рот, на безвластьямуравьиного прах и слои.
Темнокрылые губы и руки,напряженные жизнью своейв тридцати сантиметрах разлуки —как за тысячу желтых полей.
Эта жаркая власть непонятна —быстрых пальцев, ресниц, губ и глаз, —за янтарной стеной многократноэтот бред загорался и гас.
Точно сон прерываемый явью —горизонт и за ним — горизонт,да дорога, которую плавитвосходящее множество солнц.
11 февр. 88
СИНИЙ ВАГОН
Исчерпай это небо до дна,пусть останется серое мессиво снега,это прошлого века унылая нега,это книга за сотню страниц до нашествия сна,
это стаи секунд, уплывающих через глаза —через вереск соленых ресниц в берег синего моря,это неба — финифть, это — камни темниц в облаках аллегорий,это — вздутые вены границ, за которые выйти нельзя.
Это — синий вагон, отраженье лица в полированном дереве,это — мятый билет на помятой ладони моей,это — окраины, это — платформы, это — земляное тесто полей,это — вороны родины в верной истерике,
………………………………………………………….………………………………………………………….………………………………………………………….………………………………………………………….
Элегическое «Ау» выдыхается ртомв сплющенные холодом звездчатые чешуйки воды,это — зима, раздирающая рот, замораживающая следы,это — снег — не мой, сыпучий-скрипучий дом.
Исчерпай это небо меня!
2 марта 89
x x x
Все вокруг притворилось Италией,все вокруг притворились не мной —и смыкались, как ветви миндальные,города за моею спиной.
Разве в жизнь эту легкую верится, —кто мне мир этот весь нашептал?И ударилось яблоком сердцео Земли повернувшийся шар.
Рим, март 89
x x x
Я живу в эмиграции,в иноземном песке,все что вижу —абстракциина чужом языке.
Море точно абстрактное,даже запаха нет,только солнце громадноенаполняет мой бред.
Остия, апр. 89
x x x
Пусть бессмыслицей жизнь обернулась,пустячком географии пестрой,лоскутами пространства скупого —и летает бесцветный наперстоки латает запутанной нитьюбелых, красных, сиреневых улицматерьял неизбежных открытий,заучи же язык бирюзовый —колдованье морское Европы.
Сердце было то влажным, то птичьимв оглушающем мареве римском,мостовые влачили конвеериз слепящего лоском величья.Поднимала у Форума пальма —эмигрантка с песков аравийских,над сиятельным городом веери бездомные кошки шипелиточно души в камнях Колизея…