Дождь пахнет мутной оторопью окони мокрой головою после ванны, —горючая шуршит и бьется пленкаи………………………………../обрыв/
11 апр.92
x x x
Сердце спускающееся этажами —сна содержанье,
гулкие лестницы и дворы —всегда пустые, цвета норы,
небо прижатое к крышам и окнамвсей тоской одиноко,
в штриховке решеток повисшие лифтына кишках некрасивых,
перила в зигзагах коричневой краски —как сняли повязки,шахты подъездов с тихим безумиеммасляных сумерек,
любви, перепалок, прощанийнебольшие площадки
в геометрии вяловлекущей жизни,склизкой как слизни,город с изнанки — двери, ступенив улиц сплетенья,
куст ржавеющей арматурыиз гипсовой дуры,
лиловые ветви спят на асфальтесмычками Вивальди,
скелетик моста над тухлой водою,сохнущий стоя,
холмы, к которым шагнуть через воздухне создан,
но можно скитаться в сонном кессоне,расставив ладони,
врастая в обломки пространства ночами,жизнью — в прощанье.
25 июля 92
x x x
Дней обраставших листвой и снегомстолько прошло, сколько в льдине капель,смотришь назад —
города под небомосторожной повадкой цапельзавораживают взгляд.
Время мое примерзлок стенам долгих улиц и маленьких комнат,не отодрать.
Красные лошади мчались по венамсорокалетним забегом коннымв выдоха прах.
Вдох — к средостенью — к бьющейся мышце,чтобы остыть, потому что холодкостью стоит в ней.
Каждую ночь возвращаются лица,слова, чей-нибудь голос,с ужасом слитый.
Лед нарастает минут, мне дают ихтак, не за что, слишком много,что делать мне с ними…
Люди живут в ледяных каютах,руки их трогал,каждое имя
губы грело мои, их дыханьесмешано было с моим в молекулах общегомига,
данного нам на закланьена тощей площадимира.
Жесты уничтоженья — жесты любви, объятийнеподвижно застылиперед зрачками —
падающее театральной завесой платье,фонаря лебединый затылок,где встречались…
Не растопить белого временихворостом комканыхслов.
Давно за мной — тенью за Шлемелемледяными обломкамикралась любовь.
Чувства, страсти и судороги,в горле комки — остановкив розовой шахте лифта,
в голуботвердой, сверкающей сутолкельда, как на катке, тверже кровизастывшей залито.
Лезть сквозь слепые бойницыв бумагу за словом исторгнутым —плечи застрянут,
так под хорошей больницейанатомы моргагрудью крахмальной встанут.
Переплавляя в ледвсе, что я вижу, трогаю, отсылаю,зову,
пережигаю годв холод, белой золой отслаивая,живу, живу.
92 г
x x x
Что книги синеокие читать,когда и в них околевает слово,пехота окровавленных цитатуходит за поля в цветахей соприродно пыльных и багровых.
Еще гремит ее брезент,бризант минут охотится за ней над хламомчужим и застилающим глаза,вот их и поднимаешь. Небесаневозмутимы, как царевич Гаутама.
12 янв. 93
x x x
Дни летят, как семерки самолетов военных,с оглушительным ревом,над степенным Гудзоном, всклокоченным, пеннымокеаном лиловым.
Дайте взгляд мне дюралевый в точной цифиристрелок и циферблатов,дайте разговориться в трескучем эфире,унесись, авиатор!
Я давно наблюдаю себя как в бинокль,весь в ночных озареньях —у меня под рубашкой внутри — осьминогомсердце есть на рентгене.
Накренясь над его трепыханьем из глубижижи красной и шума дыханья,я далекую жизнь под крылом приголублюна расшатанном за год диване.
Я хорош за штурвалом, в коже мягкой, пилотской.Курс — Восток. Отрываюсь.Подо мною земля вся в звезду и полоскуи вода голубая.
У меня под стеклом наступающий вечер,световые цепочки,то есть время работает — жесткий диспетчер,доводящий до точки.
апр. 93
x x x
Шли сады по реке, осторожно, себя берегли,поднимали цветы в соловьиный широкий разлив,по зеркальной воде на сторону ту перешли,где река закруглилась под тучей в глубокий загиб.
Хомутали ее за омутом омут пески, теплый ил,ржавый дрейф охрой крашенных барж,стрекотали моторки, рассекая простор на куски,синим дымом рисуя треугольники из серебра.