Я видел все это из чрева трамвая,он бег замедлял здесь, потом, наддавая,взбирался на спину дрожавшего мостаи порт раскрывался, как ржавая роза.
Я помню, как свет проходил осторожно,прикованный к ветру, как к тачке острожнойтоской пробужденья в пейзажах унылых,у ртутной воды на мазутных стропилах.
Как там поднимаются лица с подушекза окнами в локонах тюлевых кружев,и как там не хочется из одеялавысовывать руки, вставать, жить сначала.
апр. 94
x x x
Смерть не имеет значенья. Клейкая крышка черна.Ходишь по вечерам к ней в заочную школу,парта другими старательно иссечена —так высекали на стеллах глаголы.
Жизнь не имеет значенья. Это то что забыл,несколько правил простых досконально усвоив,и расточив на урок ученический пыл —что от нее — принимаешь спокойно.
Если значенье чему-то еще придавать —пусть это будут слова, слова на бумаге,те что мерещатся утром неясно, едва,в кровь проникая потом из воздуха, света и влаги.
19 июня 94
x x x
Когда разговоры скелетов зеленой луной зажжены —полночная кислая плесень цветет на железе и окнах,а лампы клубятся на лапах отцеженной тишиныколбами слепоты на чистом щелканье тока,
я слышу мышиный почти, стеснительный, парусный скрипполок библиотек, книжек в обложках покойных,всей теснотою своей сжавших осмысленный вскрикв щелоком вымытых добела целлюлозных пеленах.
Но из щелей дверных, но из скважин замковпьются эфиром ручьи непрозрачного существованья,— Кто там? — там ничьи тихоходы смертельных стиховстадом косматым бредут к водопою страданья.
19 июня 94
x x x
Не разобраться в дневных очертаньях,я повернул в сторону лета:птица с паузами читает«Книгу Псалмов» и качает ветку.
Странно, что в гору идет дорога,а подниматься по ней все легче,странно, что тишь, не шурша осокой,красной насечкой штрихует плечи.
Странно, что сон этот непрерывен,он переходит в ночь, как в веру,и зажигаются в небе рыбинхорды, трогающие Венеру.
21 июня 94
x x x
Будет полдень, будет много солнца,будет только абрис облаковпробегать по небу сосенсонных выше шелушащихся стволов.
Дальше я увижу на тропинкебабочек ковровый магазин,медленно бредущие пылинкив ярусный Ерусалим разинь.
Поднимая к небесам запястья,я туда их мигом донесув воздухе исполненном участьядаже к насекомым на весу.
Пусть хвоя усохшая устелетпересыпанный, процеженный песок,мураши в нем справят новоселье……с тиканьем невидимых часовжизнь моя опять соединитсядетскими сандальями шурша,вслушиваясь в звяканье синицымаленькой, пугливой как душа.
3 июля 94
x x x
Сухая кровь метафоры.Предметы оставляют хвост кометы.Движенья суетливых птиц у лиц.Смерть фосфорна и ждет, как Пенелопа,тебя, мой хитроумнейший Улисс,пока ты перебьешь всех женихов(так в эпосе) и в жизни точно так же.
5 июля 94
БАБОЧКА
«Искусство всегда движется против солнца».
I
Из жизни бабочек и сумерек —печали скрещенных орудий,звучащих непрерывным зуммером —Набоковым ветвей упругих,выпархивает мягко прошлоеи крылышками помавая,ощупывает время рожкамитроллейбуса, сачком трамвая.
Всего за восемьдесят выстреловв минуту — продадут билетикк такому будущему чистому,что надобны ему лишь дети,сияющему белой лестницей —за жестью крыш оно мелькает —и жестом невозможно медленнымзакручивает кровь в спирали.
5 июля 94
II
Сухой походкой эмигрантской,с сачком альпийским на плече,вдруг появляется из транса,из прошлого в параличе,из грусти ртутного миманса,
писатель сумрачного вида,на нем профессорский пиджак —такой весь в елочку, из твида,и бабочка в его рукахбьет крылышками, как обида.
Из черно-белой кинолентысочится привкус кровяной,оставьте ваши сантименты —не детство ль наше им винойи памяти больной моменты?
А расправилки, а булавки,эфирный сладкий аромат,латынь, чьи черненькие лапкизащемят пятнышки стигматраспятых или смятых в давке?
Он входит в дивный лабиринт —в его беспамятные звенья,как заскорузлый, бурый бинтон отрывает от забвеньяживой, кровящий жизни вид.