И никли слова перед этой громадой,хлестнувшей в закрытые двери прибоем,забравшей его во мглу без возврата…
…собор отзывается воем…
VI
Он ушёл налегке по дороге слепых в воскресенье,у него на руке крестик с чётками — чьё-то раденье,
в пиджаке у него на листочке чужая молитва —всё хозяйство его… и лицо аккуратно побрито;
а очки он не взял, что покажут ему — то и будет,да не лезут в глаза посторонние вещи и люди,
даже лучше смотреть через сжатые крепко ресницы,безотывно на смерть из красивой заморской гробницы.
17 марта 96
БАШНЯ
Я в Вавилоне. Я не говорю по-вавилонски.Мне действуют на нервы мотоциклыи, иногда, слова на языке, который я пока не понимаю.Но я уверен в том, что говорятздесь как везде: о пустяках пустое,и сами это знают. Посмотрикак суетно они спешатсказать друг другу что-то. Эта спешкане скорость выдаёт прозрений,а глупость их, что требует поддержкисамой себя в огласке голосов.Но может быть они спешат,своей печали заглушить сурдину —острожный голос в собственной душе,что никогда не выйдет на свободу.Здесь множество каменотёсов. Камнивсего в империи ценней,хотя их много, лишь песка здесь больше.Я наблюдаю тысячи машинвсё время их везущих к Башне.«Всё время» значит здесь «всё время»:сейчас и тыщи лет назад,меняются лишь средства перевозки.Здесь миллионы пристальных солдат,следящих за передвиженьем камня,за тем, чтобы его потокине оскудели, не остановились,чтоб двигались, как должно им, по плану,чтоб камни не разбились друг о другане запрудили каменных дорог.Повсюду вьётся каменная пыльи покрывает лица и предметыналётом серым, как бы ставя знак,знак общий равенства всему и всем пред камнем.Я понимаю, что мои слованеясно отражают наблюденья,я уточню: пред камнем как основойи матерьялом возведенья Башни,здесь все беспрекословно служат ейкак цели и как смыслу бытия,как оправданью каждого рожденья.Когда её построят, через Башнюна небо мы взберёмся и увидимего в алмазах, посредине — Бога,и он ответит нам за все мученья,по крайней мере, так я понялиз выражений лиц и взмахов рук,ему грозящих. Каменные стеллыизображают ясно: он смущён,напуган, жалок и противен.Я думаю, об этом говорятглашатаи, солдаты, стража,десятники и сотники, когдако ртам подносят рупора и повторяютодни и те же непонятные слова.Зачем его увидим? Что с ним будем делать?Ему не оправдаться перед намиза каждую загубленную жизнь,вмурованную в построенье Башни.Наверное его заставят строить Башню.Наш повелитель знает, как заставитького угодно делать что угодно.Есть способы, но страшно говоритьо них, или вообразить их примененье.В вечерних, утренних, дневных известьяхнам сообщают состоянье Башни:насколько выше поднялась онаи сколько именно мы уложили блоков,какой по счёту ярус возвелии кто сегодня ближе нас всех к небу.У дикторов здесь голоса из камня,за их плечами — каменный чертёж:врезающийся в небо конус.
В таких делах победа — в прилежаньи…
ноябрь 90 г.
БЕДНЫЙ ЙОРИК
Все небо белыми краямизвенит, исхожено моимбеспутным зреньем, с лунным камнеммеж звезд светящихся могил.
Там гамлетовский собеседник —отрытый череп шутника,лопатой выкинутый в сплетнио том, кто был наверняка,
чему свидетельство вот этиворонки глаз, нора ноздрей —ходы прорытые по смертиживым движением корней,
дождем, червями… рот оскален,глумится над своей судьбой:продрейфовать под парусамивисков по вечности самой.
Тиранит небо полнолунье,алмазами блистает насти вещий ветер ровно дует,не слишком огорчая нас.
7 февр. 96
x x x
Все волновало нежный ум, отщипывавший понемножкуот грозди виноградной шум — звездой мерцающую крошку,зелененькую… плоть стихов жестка была и кисловата,а мне-то думалось: готов служенью муз я, и усладасближенья звуков и вещей в слияние, блаженство, в прелестьскрепленных рифмами речей уже в душе моей пригрелись.
Всему виною «Беломор» и кофе черный с Пастернаком,гормонов пылких перебор, производимый зодиаком,таращившимся из окна на сгорбленного над тетрадкойпевца… и девочка одна, чей рот невыносимой складкой,вздыхая рядом, посылал флюидов бешеные сонмы,я ж — горделиво наблюдал томление ее и формы.
Так начинаются стихи. Откуда? кто их насылает?неведомо… но вдруг с руки строка, как козочка, сбегает,копытцами топча лужок линованый, черня бумагу,и ты, мой маленький дружок, к второй испытывая тягу,туда ж пускаешь попастись ее пугливую подружку…насторожиться б, крикнуть «брысь!» опомниться… ан что-то кружитуже перо: толчки, рывки, колдобины и зависанье,и напряженное тоски в бумагу в буквах бормотанье.