IV
В чистом поле растёт не что селянин посеял,в небе летит что угодно, но только не птица,и не рыба плещет в полынных водах,не Исус, так Варавва очаровывает Север,и печально видеть, как портятся лица,не от времени — а плодят уродов.Странно, что Землю ещё населяют люди,вроде делают много, чтоб исчезли,непонятно грядущее: то ли будет,то ли жизнь сложилась к его отмене, —перед каждым словом щёлкает «если»,как машинка для проверки денегна фальшивость: что прикупишь на них, потом не надони тебе самому, ни растущему чаду.
22 марта 96
x x x
Я — последний человек тысячелетия —некая расплывчатая веха —не за что любить его — жалеть его,этого, на сломе, человека.
Жизнь подробная до позвоночника раздроблена,потому что на словах была загадана,выстроенных точно взводик доблестный,спотыкающийся через ногу за ногу.
Молодца ей дайте — барабанщика,пусть размеренней да резче садит,зенками уcерднее таращится —вздрагивает бравыми усами.
Позади пыль серая, как облако,впереди — лужок зеленый с клевером,а дорога желтая да долгаяподнимается неслышно к небу…
30 апр. 96
x x x
Молодое вино… с ним продвинься еще на восток,там для глупого сердца облюбован нестойкий шесток,петушком-петушком пьяный мальчик бежит по Москвеи лебедушки белыя крыльями бьют в рукаве.
Майский дождик идет по гвоздочку, по пестику вкось —ускользающий, слишком застенчивый гость,и как звали не вспомнишь, но с кем-то тогда приходил,кто траву шевелил и раскачивал в небе сады.
Некто в белых джинах на углу ВТО и Тверской,молодая весна с непомерной тоской молодой,и красивые люди, в намокающих тканях, гуськомсквозь летящие капли проходят висок за виском.
5 мая 96
x x x
Марианне Волковой
Я влачу свою жизнь одеяньем бесцветным, истертым, —отделили с чужого плеча,даже честного слова не взяв, назначили место и время, —Ничего-ничего, — говорили, — все на свете не первого сорта,все же мир тебе теплую руку подсовывал в темень под темя,
и берег тебя долго — по черную челку, по седые вихры в эфир пеленая,вспомни синее море, счастливец, и зеленую муть океана,и как птицы, предчувствуя тьму, стояли на небекрылатым, густым заклинаньем,оперенье сжигая на карминовом, меркнущем шаре —на остывающем жаре стеклянном.
Где же тот стеклодув, надувающий потные, красные щеки,взвивающий пламя лиловой разрухой?Суше стала вода, каменистей земля, да и воздух черствеет и тает.Ясный свет, отбегая от глаз, уходя через правую руку, —превращается в букву — шелестит,загибающимися в пепел, исписанными листами.
15 мая 96
ДОРОГА № 9
Два баритона и сопраносопровождают неустанноогней и мрака нарастаньегармоний сладостным рыданьем
в дожде, дорогой № 9,влекущей их сейчас на север,в виду подстриженных газоновнад потным зеркалом Гудзона.
Стеклом сползали навзнич капли,деревья, отлетая, зябли,и справа, как отрытый череп,затеплился Нью-Йорк вечерний.
Была вселенная огромна,она отсвечивала скромнокантатой Себастьяна Бахаодна над уровнями праха.
И в ней печалятся скитальцы,у них на отпечатках пальцевгалактики ее петляютпока машина их виляет.
Она хранила их мгновенье,свои перебирая звенья,и разрешая им подспудножить отголоском контрапункта.
Столпотворенье стен и светаударилось в них как комета,что долго в небе нарастала,и их не стало,
как всех, кто были: мимоезжих,мимоидущих — не коснуться, —не надо плакать об ушедших,они еще сюда вернутся.
28 мая 96
x x x
Мне жизнь, как кинохронику прокрутятперед громадным фильмом, — в данном залеположено помалкивать, что будетеще ведь никому не показали,
но явствует: немного потерпите,к дирекции имея снисхожденье,прикидывая; кто же вы? глядитевперед — сновидец вы, иль сновиденье?
Я не пенял на качество сеанса,или соседей, семечки клюющих,ни на обрывы пленки, я ни разуне заслонил вам шапкой жаркий лучик,
мне даже пыль здесь кажется волшебной —ее несуетливое сверканьев луче, захватывающем души в бездну,как летний ветер полный светляками.
Стрекочет за затылком кинопленка,играют мышцей мускулистые героии беззащитная улыбка клоунасквозит, как бабочка сквозь небо голубое.