Можно сколько угодно говорить о том, что тоталитарные диктатуры в длительной перспективе не только болезненны, но и хаотичны, не только непродуктивны, но и антипродуктивны. Можно говорить о проявлениях застоя и его преодолении, и лавина, начало которой положила перестройка, указывает на причины потрясения коммунистической власти. Но все это не дает еще ответа на вопрос о конструктивных, свободолюбивых, демократических силах, которые стремятся обосновать переход к лучшему обществу и практически осуществить его. Точнее сказать, ответ является лишь частичным и состоит в указании на альтернативные элиты, чье значение стало очевидным для всех на примере руководителей революций прежде всего в ГДР, Польше и Чехо-Словакии. Поскольку шансы на будущее этих стран в решающей степени зависят от того, какие силы остались или вновь пробудились в тоталитарных обществах, необходимо в заключение еще раз рассмотреть этот вопрос, но уже совершенно с другой точки зрения.
III. Шансы на будущее бывших тоталитарных государств
Осенью 1989 года массы людей в Центральной и Восточной Европе словно пробудились от долгого летаргического сна. Они заговорили о своей напрасно растраченной жизни, потерянном столетии. Они хотели вновь начать с того самого пункта, на котором их народы споткнулись и сошли с пути европейской истории. В то же время они знали, что это невозможно. Тоталитаризм, хотя его претензия на длительное существование провалилась, был все-таки не сновидением, а явью, оставившей многочисленные следы.
Если я веду речь о шансах на будущее, то вовсе не в смысле прогноза. И кто сегодня после неожиданностей 1989 года решился бы на долгосрочные прогнозы? Они были бы неуместны даже в контексте избранного нами жанра метатеоретических размышлений. Речь идет о критериях, на основании которых можно было бы судить, какие имеются шансы на формирование гражданского общества западного типа у стран бывшего восточного блока.
Прежде всего хотелось бы напомнить одно различение, позволяющее оценить действия, направленные против тиранических монархий. В последней главе "Двух трактатов об управлении государством" (1690) Джон Локк проводит различие между сменой правительства и сменой общества. Подлежавший рассмотрению вопрос состоял в следующем: что происходит, когда правительство из-за своей несправедливости теряет авторитет и вынуждено уйти в отставку? Для демократического правового государства ответ оказывается легким: конституция определяет институты и способ решения, которые позволяют сформировать новое правительство. Во времена абсолютизма ответ был не столь простым. Гоббс был того мнения, что с падением правительства связано изменение общественного порядка и неизбежным следствием является гражданская война. Ло. кк, напротив, полагал, что с падением правительства общество как деятельный субъект сохраняется и власть переходит в другие руки.
Кто прав, Гоббс или Локк? Вопрос сформулирован неверно, ибо все зависит от обстоятельств. За позицией Гоббса стоит более чем вековой опыт религиозных войн. Локк же наблюдал, как решившийся действовать парламент без кровавых беспорядков заменил одного короля другим и в новом договоре гарантировал его старые права.
Конечно, в конце XX века в Центральной и Восточной Европе речь идет об иных вещах, чем в конце XVII века в Англии. Недостаточно просто передать власть в другие руки, на новой основе должны быть отрегулированы политические, экономические и социальные отношения. Но с тем большей остротой следует задуматься над вопросом, действительно ли общество после десятилетий тоталитарных диктатур еще остается или может вновь стать деятельным субъектом и на какие позитивные или самоочищающиеся силы можно положиться при решении этой огромной задачи. Вопрос о деятельной способности можно рассмотреть в трех измерениях: