Но когда мы ищем защиты и покровительства при франкском дворе, мы не можем избегать общества подобных людей, как велят каноны. Мы лишь избегаем общения с ними во время мессы при совершении таинства Тела и Крови Господних. Но мы не принимаем их совета и не ищем согласия. Ибо от таковых, как от язычников и от несмысленной толпы, происходят наши внешние труды и брани, внутренние же – когда какой-либо пресвитер или диакон, клирик или монах, выйдя из лона Церкви, отступает от веры и истины, а затем вместе с язычниками бросается поносить сынов Церкви.
Дабы мы смогли без вреда душевного совершать служение, мы просим и искренне молим о Вашем отеческом молитвенном заступничестве в связи со всем этим – чтобы Бог, милостивый Утешитель труждающихся, благоволил сохранить нашу душу невредимой и незапятнанной грехами среди столь великих бурь.
Об общении с упомянутыми священниками я жажду выслушать и принять Ваш спасительный совет. Без покровительства франкского государя, без его приказов и внушаемого им страха я не могу ни управлять церковным народом, ни защищать пресвитеров, клириков, монахов и монахинь, ни даже сдерживать языческие культы и идолослужение. И когда я прихожу к нему просить помощи во всем этом, я никак не могу избежать общества подобных людей[330], как велят каноны, – могу лишь избегать согласия с их поведением. Я опасаюсь, что это общение делает меня виновным, ибо я помню, как в день своего рукоположения по повелению папы Григория присягнул на теле святого Петра, что буду уклоняться от общения с таковыми, если не смогу обратить их на законный путь. Но более того боюсь, что, если не смогу являться к франкскому государю, будет нанесен ущерб проповеди, которую я должен распространять среди народа. Благоволите рассудить об этом и дать ваш отеческий совет опечаленному и сомневающемуся сыну вашему. Мне же кажется, что я буду в довольной мере удален от них, если буду избегать их совета, соглашения с ними и совместного церковного служения, коль скоро они живут противно церковным канонам.
Кроме того, я хотел бы, если только смею, прилежно просить вас милостиво даровать мне одно утешение в моем странничестве. Именно, я прошу прислать мне книгу пророков, которую блаженной памяти Винберт, бывший некогда моим аббатом и наставником, оставил по отшествии из сей жизни ко Господу. В этой книге содержатся шесть пророков, переписанные четкими и раздельными буквами. Если Бог расположит вас сделать это, не сможете Вы дать большего утешения моей старости и награды за труды, ибо в этой стране я не могу достать такой книги пророков, какая мне нужна, а ясно различать маленькие и слитные буквы слабеющими глазами мне невозможно. Потому и прошу именно упомянутую книгу, что она написана четкими и раздельными буквами.
Пока же через пресвитера Фортерея посылаю Вам скромный дар в знак моей искренней любви: полотенце, не из чистого шелка, но ворсистое, с примесью козьей шерсти, которое Вы можете употреблять для вытирания ног.
Недавно пресвитер, прибывший от Вас в Германию, поведал нам, что на Вас напала немощь телесной слепоты. Вы лучше знаете, господин мой, кто и через кого сказал: Кого любит Господь, того наказывает (Притч. 3, 12) и прочее, также и апостол Павел сказал: Когда я немощен, тогда силен, и: Сила Моя совершается в немощи (2 Кор. 12, 10, 9), а псалмопевец: Много скорбей у праведного (Пс. 33, 20). У тебя, отец мой, как сказал Антоний о Дидиме[331], есть глаза, которые созерцают Бога, и ангелов Его, и преславную радость вышнего Иерусалима. А потому я, убежденный в твоей мудрости и терпении, верю, что Бог послал тебе это для совершенствования в добродетелях и умножения заслуг и чтобы тем лучше духовными очами ты видел и вожделел того, что приятно и угодно Богу, и тем меньше замечал и желал того, чего Он не любит и что запрещает. Ибо что есть телесные глаза в нашей опасной жизни, как не воистину окна по большей части греха, через которые мы видим грехи и согрешающих или – что еще хуже – собираем себе пороки, рассматривая их и пристращаясь к ним.