Рафаэло мутным взглядом окинул обстановку спальни, и узрел там, кроме генерала (в полевой униформе, отчетливо пахнущей свежим горелым порохом), свою не особенно любимую, но привычную и надежную жену. Вообще-то Клавдия была не из пугливых, однако сейчас она куталась в халат, накинутый поверх ночной рубашки, и дрожала от, будто бы, холода (хотя в спальне было верных 25 градусов по Цельсию).
— Клавдия, принеси это… — нежно и жалобно попросил президент Сальвадора.
— Какое это!? — воскликнула она, — Рафаэло! Ты знаешь, что произошло?
— Что? — спросил он, с трудом усаживаясь в постели.
— Мятеж, вот что! Нас всех чуть не убили! Тебя, меня, наших детей!
— Мятеж? Какой мятеж, Клавдия?.. Сеньор Гомес, какой мятеж?
— Не беспокойтесь, — ответил генерал, — наша армия выполнила задачи, которые вы так дальновидно поставили мне вчера вечером. Мятеж, инспирированный агентурой про-иранских фундаменталистских кругов США, подавлен. Страна под контролем, и ваша задача: выступить по TV с посланием, ориентирующим сальвадорскую нацию.
— Я поставил вам задачу вечером? — несчастным голосом переспросил Нарбоно.
— Да, сеньор президент.
Тут генерал — министр обороны коротко кивнул и повернулся к Клавдии.
— Сеньора Нарбоно, я прошу вас распорядиться относительно ванны и рюмки рома для вашего мужа, поскольку государственные дела требуют его энергичных действий.
— А-а… — неуверенно протянула она.
— Сеньора Нарбоно, — авторитетно произнес он, — это сейчас главное, что вы должны, и можете сделать. Я пока поговорю с сеньором Нарбоно без свидетелей. Этого требуют чрезвычайные обстоятельства. Не выходите из дома, и не звоните никуда. Если что-то необходимо вам вне дома, то обратитесь к старшему офицеру охраны, выставленной в пропускных пунктах отеля и на периметре. А теперь прошу вас, сеньора…
Возникла пауза. Жена президента Сальвадора постояла немного в нерешительности, обхватив себя руками за плечи, а затем тихо-тихо вышла из спальни. Генерал Хоакин Гомес одобрительно кивнул, плотно закрыл дверь, и повернулся к президенту.
— Теперь, сеньор Нарбоно, я объясняю кратко, без второстепенных деталей. Вчера вы приказали мне подавить хрисламский мятеж. Это выполнено, виновные уничтожены.
— Уничтожены? — переспросил Рафаэло Нарбоно.
— Так точно! Согласно вашему приказу, сеньор президент, все субъекты, угрожавшие национальной безопасности, расстреляны на месте. Прошу: ознакомьтесь с реестром. Возможно, будут дополнения, но большая часть имен здесь.
Президент, продолжая сидеть на кровати, взял протянутые ему листы бумаги, сшитые стиплером. На листах были напечатаны имена в столбик, многие из которых — хорошо знакомые Рафаэло Нарбоно (и любому сальвадорцу, интересующемуся политикой).
— О боже! Генерал! Это какое-то безумие!
— Не беспокойтесь, сеньор президент, эти действия разумны, а их последствия вполне предсказуемы, и сейчас министр иностранных дел занимается формальной стороной возникших вопросов, включая правильную подачу материала в СМИ.
— Но генерал! Я читаю здесь имена очень влиятельных граждан…
— Уже невлиятельных, — успокоил Гомес, — все их имущество арестовано, а нелояльные элементы из их окружения… Они на последних пяти листах, из тех, что у вас в руке.
— Так это был путч? — наконец, с опозданием на сутки, сообразил Нарбоно.
Генерал — министр обороны сделал строгое каменное лицо:
— Я бы не называл так. Будь это путч, сеньор президент, ваше имя стояло бы первым в данном реестре. Но вы законно возглавляете нашу республику, вы законно приказали провести ряд жестких, но необходимых мер, и вам надо поставить собственноручную подпись на официальных документах, подготовленных для вас здесь, на столике. Вы сделаете это, и пойдете принимать ванну с рюмкой рома. Не медлите, прошу вас!
— Да-да, — ответил Нарбоно, торопливо пересаживаясь с кровати за столик, и сразу беря авторучку, предусмотрительно положенную рядом с документами. Ему (как и любому вменяемому человеку) не хотелось, чтобы его имя украсило расстрельный реестр.
Если рассматривать ситуацию с точки зрения политической истории Сальвадора, то мы увидим, что аналогичные события происходят в этой стране каждые 10 лет, а иногда и значительно чаще. Так, за 1979 — 80 год сменилось целых три хунты. Поэтому каждый сальвадорский политик знает: в случае успешного путча, лучше примкнуть к хунте.
По сложившейся практике, противники уже были ликвидированы, когда оказали (или собирались оказать) вооруженное сопротивление армии (выступившей, как водится, на стороне народа, Конституции, и нового президента). Удобнее оформлять политические репрессии документами постфактум, когда практическая часть выполнена…