— Ну, я думаю, они усилят инвестирование сингапурского проекта на Тонга-Хафулуху. Началась игра, как с космосом в середине прошлого века: первый снимает сливки.
— А я думаю, американцы будут разгневаны двойной игрой вашего правительства.
— Ну, что вы, — тут Винни лениво махнула ладонью, — жизнь, это не рыцарский роман, а бухгалтерский файл. Ничего личного, просто бизнес. Такая двойная игра называется «портфельность». Так строилась вся американская экономика, и этому учат в средней американской школе. Так что никакой американец не удивится этому.
58. Каторжная астрономия и политический амок
Островок Вастак, треугольный блин размером менее километра, посреди обширного кораллового мелководья. Середина блина покрыта пушистыми зелеными зарослями кустарника-суккулента, а вокруг — голый гравий, можно сказать: гравийный пляж. На протяжении 200 лет с момента открытия в 1820-х, тут не было никаких техногенных объектов (кроме, разве что, пустых бутылок, выброшенных волнами). А затем, некто Джеймс Макаронг, академик довольно сомнительной Нью-Йоркской Академии наук, арендовал Вастак у властей островной Республики Кирибати для размещения частной астрономической обсерватории. Так здесь появился купол с оптическим телескопом, маленький таунхаус для персонала, летное поле, и пирс для приема морских катеров.
Обсерватория Вастак стала экзотическим местом встречи небольшого клуба ученых, а посторонние не догадывались, что здесь формируется одна из опорных точек будущей Алюминиевой революции. Даже после революции, инкогнито академика Макаронга, в основном сохранилось. Лишь узкий круг людей, знал, что этой легендой в некоторых случаях маскируется Джеймс Флеминг, уроженец Сиднея более известный под своим партизанским псевдонимом Доктор Упир, коммодор Восточного Фронта Меганезии.
Для сотрудников академика Джеймса Макаронга командировки на Вастак были просто интересной сменой рабочей обстановки, научным приключением, а для тех, кто делал курсовой проект по подходящей теме — еще и частью профессионального образования. Любопытная точка в океане — одна из многих таких точек. Но, после «Тау-Китянского судебного расследования» на Элаусестере-Зюйд-Туамоту (в конце июня) и появления каторжного профессора Хуана Ларосо, островок Вастак стал очагом интеллектуально-космического азарта. Юниоры — тау-китяне накачивали этот азарт. От Элаусестере до Вастака полторы тысячи километров на северо-запад: несерьезная дистанция для этих мальчишек и девчонок, грезящих межзвездными экспедициями. Так что, к декабрю на незанятом северном рифовом мысу Вастака сложилось квази-первобытное стойбище, состоящее из тау-китян, числом от десятка до дюжины, и обновляемое ротацией. Эти ребята влияли на Хуана Ларосо, как фанаты на футболиста-форварда во время матча: профессор — идеолог утопического «Города галактики», творил, будто заведенный. Он рассылал эссе в научно-популярные журналы, заливал свои мысли на блог, и втягивал персонал обсерватории в диспуты о политэкономии, социологии и астронавтике.
При такой активности, прибытие очередного ученого гостя: Джареда Болдвина, шефа-редактора сетевого журнала Кино-Академии Вест-Индии, выглядело обычным делом. Сотрудники обсерватории (очень похожие на маленькую, но военизированную службу безопасности) проверили ID мистера Болдвина (как бы, гражданина Белиза), тактично провели личный досмотр, ничего подозрительного не обнаружили, сочли цель визита (интервью о футурологии) нормальной, и допустили гостя к профессору-каторжнику.
Ларосо взял солнцезащитный зонтик (необходимый предмет в океанских тропиках для европеоида, принципиально отказавшегося от любой одежды), и пригласил Джареда Болдвина на прогулку по пляжу вокруг островка. Такая была манера у автора «Города Галактики»: размышлять и общаться при ходьбе, подобно Аристотелю. И, не теряя ни минуты на какие-либо вводные слова, он обратился к гостю с вопросом:
— Каждый философ имеет право на свою этическую теорию, вы согласны?
— Я согласен, — лаконично ответил Болдвин.
— О-о… — произнес Ларосо, — …Я вам завидую! Вы говорите об этом с легкостью, а мне потребовались месяцы тяжелых размышлений, чтобы принять это. В книге-концепции «Город Галактики» я опирался на принцип классического космизма о существовании единственной этической философии, которая соответствует предназначению людей, и человечества в целом. У неклассического космизма другой постулат: никакая этика не является единственно-верной. Единственность — это монополия, ведущая к регрессу, и претензия какой-то этики на безальтернативность, означает, что она ложна. С другой стороны: любая этика, которая признает альтернативы себе, может вести к прогрессу.