С тех пор и в продолжение трех веков Фригия оставалась главной христианской страной. Там началось впервые публичное исповедание христианства; там мы находим, уже в III веке, на памятниках, стоящих у всех на виду, слово ХПHSTIАNOS или ХПISTIАNOS; там же надгробные надписи, не признаваясь открыто в христианстве, содержат скрытые намеки на христианские догматы; там со времен Септимия Севера большие города изображают на своих монетах библейские символы, или, лучше сказать, приспосабливают свои древние предания к библейским рассказам. Многие из эфесских и римских христиан происходили из Фригии. Имена, чаще всего встречающиеся на фригийских памятниках, - имена древнехристианские, особо свойственные апостольской эпохе, те самые, которыми переполнены сказания о мучениках. Весьма возможно, что причина такого быстрого усвоения Иисусова учения крылась в расовых особенностях и прежних религиозных установлениях фригийского народа. Это наивное население воздвигало, говорят, храмы Аполлонию Тианскому; мысль о богах, одевшихся в человеческую плоть и кровь, казалась им вполне естественной. To, что осталось нам от древней Фригии, часто носит какой-то религиозный, нравственный, глубоко серьезный отпечаток, напоминающий христианство. Благонамеренные ремесленники, вблизи от Котиеи, дают обет "праведным и справедливым богам"; невдалеке оттуда, другой обет обращен к "праведному и справедливому Богу". Какая-нибудь эпитафия в стихах из этих мест, не особенно классическая, неправильная и нестройная по форме, как бы проникнута совершенно современным чувством, каким-то трогательным романтизмом. Сама страна сильно отличается от остальной Азии. Она печальна, сурова, мрачна, носит глубокие следы давних геологических потрясений, выжжена или скорее испепелена; ее постоянно волнуют землетрясения.
Понт и Каппадокия услышали имя Иисуса около того же времени. Христианство зажглось во всей Малой Азии, как внезапный пожар. Вероятно, и иудео-христиане со своей стороны работали над распространением там Евангелия. Иоанн, принадлежавший к этой партии, был принят в Азии, как апостол с большим авторитетом, чем Павел. Апокалипсис, обращенный в 68 году к церквам Эфесской, Смирнской, Пергамской, Фиатирской, Сардийской, Филадельфийской и Лаодикеийской-на-Лике, написан, по-видимому, для иудео-христиан. Вероятно, в промежуток между смертью Павла и составлением Апокалипсиса в Эфесе и Азии имела место как бы вторая, иудео-христианская проповедь. Однако, нельзя было бы понять, как это Павла так скоро забыли азийские церкви, если он был в продолжение десяти лет единственным главой их. Св. Филипп и Папий, слава Пераполисской церкви, Мелитон, слава Сардийской, были иудео-христианами. Ни Папий, ни Поликрат Эфесский не ссылаются на Павла; авторитет Иоанна все поглотил, и Иоанн в глазах этих церквей еврейский первосвященник. Во втором веке азийские церкви, особенно Лаодикейская, являются местом раскола в мнениях, связанных с жизненным вопросом христианства, и партия, стоящая за традиции, как оказывается, очень далека от взглядов Павла. Монтанизм представляет в лоне фригийского христианства нечто вроде возвращения к еврейству. Иными словами, в Азии, как и в Коринфе, память о Павле после смерти его в продолжение ста лет претерпевала как бы затмение. Даже церкви, им основанные, покидают его, как слишком опасного для них человека, так что во II веке оказывается, что от Павла все отреклись.
Эта реакция произошла, должно быть, очень скоро после смерти апостола, а может быть и раньше нее. Главы II и III Апокалипсиса представляют крик ненависти к Павлу и его сторонникам. Эфесская церковь, стольким обязанная Павлу, восхваляется за то, "что не может сносить развратных и испытала тех, которые называют себя апостолами, не будучи таковыми, и нашла, что они лжецы, и ненавидит дела Николаитов", "которые и я ненавижу", прибавляет голос с неба. - Смирнская церковь одобряется за то, что ее "злословят те, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, но - сборище сатанинское" . - "Имею немного против тебя, говорит голос с неба пергамской церкви: потому что у тебя там держащиеся учения Валаама, который научил Валака ввести в соблазн сынов Израилевых, чтобы они ели идоложертвенное и любодействовали: так и у тебя есть держащиеся учения Николаитов". - "Имею немного против тебя, говорит тот же голос Фиатирской церкви, потому что ты попускаешь жене Иезавели, называющей себя пророчицей, учить и вводить в заблуждение рабов моих любодействовать и есть идоложертвенное. Я дал ей время покаяться в любодеянии ее, но она не покаялась... Вам же и прочим, находящимся в Фиатире, которые не держат сего учения и которые не знают так называемых глубин сатанинских, сказываю, что не наложу на вас иного бремени". - А Филадельфийской церкви: "Вот, я сделаю, что из сатанинского сборища, из тех, которые говорят о себе, что они Иудеи, а они не таковы, а лгут, - вот, я сделаю то, что они придут и поклонятся перед ногами твоими, и познают, что я возлюбил тебя". - Возможно, что неясные упреки, обращенные ясновидцем к Сардийской и Лаодикейской церквам, также суть намеки на великий спор, раздиравший лоно церкви Иисусовой.
Повторяем, что если бы Павел был единственным миссионером в Азии, нельзя было бы понять, как это так скоро после его смерти (допуская, что он умер ранее появления Апокалипсиса), его сторонников можно было называть меньшинством в церквах этой страны; в особенности же нельзя было бы понять, как эфесская церковь, главным основателем которой он был, могла называть его оскорбительной кличкой. Павел вообще не позволял себе работать на чужих местах, проповедовать и обращаться с посланиями к церквам, не им устроенным. Но враги его не соблюдали той же честности. Они следовали за ним по пятам и старались разрушать созданное им с помощью оскорблений и клеветы.
Глава 14. Ересь в коринфской церкви - Аполлос - Начало соблазнов
Занятый своей долей руководства обширной пропагандой, завоевывавшей культу Иисуса Азию, Павел в то же время был поглощен другими важными заботами. Его тяготили мысли о всех основанных им церквах. В особенности коринфская церковь внушала ему серьезные опасения. В течение трех-четырех лет, протекших со времени отъезда апостола из кенхрейского порта, всевозможные движения не переставали волновать эту церковь. Греческое легкомыслие вызывало там такие явления, каких не наблюдалось еще ни в одном из пунктов, затронутых христианством.
Мы видели, что Аполлос, после краткой остановки в Эфесе, где Аквила и Присцилла поработали над его совершенствованием в христианской вере, отправился в Коринф, с настоятельными рекомендациями азийских братьев к ахейским. Коринфяне были в большом восторге от знаний и красноречия этого Нового учителя. Аполлос не хуже Павла знаком был с писанием, и стоял гораздо выше него в смысле литературной культуры. Греческий язык его был превосходен, тогда как апостол говорил на этом наречии с ошибками. Обладал он, по-видимому, также и внешними ораторскими качествами, которых не доставало Павлу, - представительной внешностью и легкостью речи. Достоверно, что он имел в Коринфе необычайный успех. Его споры с евреями о том, есть ли Иисус Мессия или нет, считались торжествующими; многие с его слов уверовали.
Аполлос и апостол Павел в новой секте являлись двумя совершенно различными типами. Это были единственные евреи из широко-образованных в еврейском смысле, принявшие учение Иисуса. Но они были различных школ. Павел был из иерусалимских фарисеев, с либеральными изменениями во взглядах последних, внесенными тенденцией Гамалиеля. Аполлос принадлежал к александрийской иудео-эллинической школе, насколько мы знаем ее благодаря Филону; быть может он излагал уже теории Логоса; возможно, что он и внес эти теории в христианское богословие. Павел отличался той лихорадочной горячностью, тем неукротимым фанатизмом, который характеризует палестинских евреев. Такие люди, как Павел, меняются только раз в жизни; отыскав дорогу своему фанатизму, они идут вперед, никогда не отклоняясь и ничего не разбирая. Аполлос, более любопытный по природе, более исследователь, мог исследовать, искать пути всю жизнь. Это был скорее талантливый человек, нежели апостол. Ho по всему видно, что к своему таланту он присоединял большую искренность, и что он был очень привлекательной личностью. Когда он прибыл в Коринф, он еще не встречался с Павлом. Только через Аквилу и Присциллу знал он апостола, нечаянным соперником которого ему вскоре предстояло стать.