Сегодня, в XXI веке, ни один из уголков мира не упоминается так часто, как этот. Арабы и евреи, терзающие и убивающие друг друга, словно задались целью воссоздать въяве страницы Ветхого и Нового Заветов. Названия Иерусалим, Газа, Хеврон сегодня печально известны всем. Кровавые события нынешнего времени вехами отмечают те места, где когда-то пролегали пути царя Давида и Иисуса.
А юный Савл шагает все дальше. Он оставил Морскую дорогу и идет по равнине Шарона, где золотятся поля пшеницы, растут оливковые деревья, опустившие ветки под тяжестью плодов, вьются обширные виноградники как свидетельство богатства края. Юный путешественник поднялся по склонам первых холмов Иудеи, поросших дубами, терпентиновыми деревьями, можжевельником и кипарисами. Понемногу растительность поредела, и склоны стали скалистыми. Савл совсем забыл об усталости, ибо он близок к цели своего путешествия. Поразительно: сколько раз в Тарсе он воздавал хвалу Иерусалиму, даже не подозревая, что город Давида лежит среди гор.
И вот дорога делает последний поворот — перед Савлом расстилается «повисший между небом и землей» священный город.
Можно ли забыть свое первое впечатление от Иерусалима? Не ошибусь, если скажу: нет. За несколько дней до Рождества 1965 года едва живой после многих лет полетов самолет пролетел над песками Иордании и приземлился к вечеру в аэропорту Аммана с небольшой группой французов, которые решили во что бы то ни стало присутствовать на рождественской ночной мессе в Вифлеемской базилике. Несколько иорданских солдат, одетых в мундиры очень «британского» покроя, подтолкнули нас, впрочем, вполне приветливо, к автобусу. Состояние дороги явно свидетельствовало о недостатке средств на ремонт. Мы вцепились в ручки кресел и не отрывали взгляда от окон в надежде увидеть после очередного поворота долгожданные городские стены. Было еще светло. Большинство из нас никогда не видели Иерусалима.
Мы въехали в город, не заметив этого. Темнота опустилась неожиданно. На городское освещение, похоже, денег тоже не хватало. На небе не было ни краешка луны, ни единой звездочки, чтобы различить хотя бы силуэт христианской церкви, хоть тень синагоги, хоть что-нибудь похожее на минарет. Лишь однажды в свете фар внезапно возник патруль арабского легиона, чеканящий шаг. Нас высадили из автобуса, выгрузили багаж и подтолкнули к зданию, где наконец-то прорезался свет. Дверь распахнули монахини, встретив нас с тем радостным удивлением, с каким встречают родных людей, вернувшихся в семью после долгих странствий.
Мы разместились в школе, откуда выехали на каникулы ученики. С первыми лучами солнца я уже стоял у открытого окна, разглядывая впервые в жизни иерусалимскую улицу. Это была арабская часть города, поделенного надвое с того момента, когда израильская армия признала, что не может справиться с солдатами Глубб-паши. Согласно перемирию от 3 апреля 1949 года посреди города возникла практически непреодолимая стена — источник бесконечных споров, ряды колючей проволоки и мины, по обеим сторонам стены встали вооруженные караулы. Чтобы посмотреть израильскую часть города, а мне этого очень хотелось, пришлось забираться на холм, по другую сторону которого угадывалось кипение городской жизни. Грохот строительных работ, шум моторов, гудки машин заставили нас замолчать.
Мне нравилась та тишина, в которой я иногда оказывался в Иерусалиме. Я ходил по улицам, где Иосиф и Мария несли в храм младенца Иисуса, чтобы представить его Господу, а фоном моих мысленных картин на библейские темы служили зубчатые стены, возведенные крестоносцами или мамлюками. Рано утром я в одиночестве бродил по переулкам, почти не изменившимся за две тысячи лет. Иногда иорданские гиды комментировали для нас страницы Библии. Тогда еще археологи не установили, что Via Dolorosa вовсе не настоящая Via Dolorosa[10]. Лавочники-мусульмане продавали четки и «кресты Иисуса». В подвале одного монастыря, а монастырей в Иерусалиме множество, мне показали плиты двора, где Иисус ожидал своей неминуемой участи, в то время как римские солдаты, охранявшие его, играли в кости: в «доказательство» подлинности продемонстрировали расчерченный клетками каменный пол.
Я не забыл ничего: ни мечетей, ни Масличной горы. Мы попали в Вифлеем на рождественскую службу. В церкви стояла плотная — плечо к плечу — толпа, привлеченная сюда скорее любопытством, чем высоким религиозным чувством. При возношении Даров иорданские солдаты взяли на караул. В пестрой компании собравшихся они показались нам наиболее духовно углубленными.