Испуганный полицейский чиновник упал на колени и, дрожа весь от страха, просил прощения во всех оскорблениях, нанесенных им Сухинову; обещал впредь быть вежливым и делать все, что от него будет зависеть. Частный пристав сдержал свое слово, от Житомира до Могилева заботился о Сухинове как о своем родном».
Жандармы обшаривают Хомутец и Обуховку. Испуганные коммерсанты и помещики пробираются на киевские «контракты», на которых уж многих нет, кто сходился здесь в прежние годы, а теперь под охраной проносятся мимо.
Иван Матвеевич в Петербурге еще не знает о восстании и по-прежнему читает в своем кругу по-гречески и старофранцузски. 877 солдат ждут, кого простят, кого — на Кавказ, кого — сквозь строй, кого — еще хуже. А на их кандалы уже потрачено 100 пудов железа, пожертвованных спасенной графиней Браницкой.
Главнокомандующий 2-й армией Витгенштейн регулярно доносит из Тульчина, что «прапорщик Ипполит Муравьев-Апостол еще не прибыл сюда и где теперь находится — неизвестно».
В двух избах у Белой Церкви, где размещены пленные офицеры, в Киеве, Полтаве, Кибинцах, Могилеве, Москве, Петербурге уже начаты те разговоры, которым не было и не будет конца:
— Отчего неудача? Отчего черниговцы так медлили? А если б пошли на Киев? Почему в Испании Риэго имел больший успех? Почему… Почему… А если бы…
Волны уходят от центра удара, не возвращаясь.
Сергея Апостола и других везут. В тюремном евангелии Матвея: «4 января (понедельник). Мы прибываем в Белую Церковь, где меня разлучают с Сергеем». Затем другими чернилами позже дописано: «…которого я уже больше не видел до самой моей смерти».
«В разговоре с подполковником Сергеем Муравьевым усмотрел я большую закоснелость зла, ибо сделав ему вопросы: как вы могли предпринять возмущение с горстью людей? Вы, которые по молодости вашей в службе не имели никакой военной славы, которая могла бы дать вес в глазах подчиненных ваших: как могли вы решиться на сие предприятие? Вы надеялись на содействие других полков, вероятно потому, что имели в оных сообщников: не в надежде ли вы были на какое-нибудь высшее по заслугам и чинам известное лицо, которое бы при общем возмущении должно было бы принять главное начальство. — На все сии вопросы отвечал он, что готов дать истинный ответ на все то, что до него касается, но что до других лиц относится, того он никогда не обнаружит, и утверждал, что все возмущение Черниговского полка было им одним сделано, без предварительного на то приготовления. — По мнению моему надобно будет с большим терпением его спрашивать».
Рапортует из Могилева в Петербург начальник штаба 1-й армии генерал-адъютант Толь. Сквозь штампованные обороты пробиваются отзвуки живого разговора — удивление важного генерала, как можно восставать, «не имея никакой военной славы… веса в глазах подчиненных»? Наверное, еще пренебрежительнее разговаривали с участником единственного в своей жизни сражения подпоручиком Бестужевым-Рюминым. О нем в том же рапорте: «Подобно Муравьеву, усовершенствованный закоснелый злодей, потому что посредством его имели сообщники свои сношения; и он по делам их был в беспрестанных разъездах; ему должны быть известны все изгибы и замыслы сего коварного общества».
Разговор был грубым, жестким. Если слово «злодей» несколько раз появляется в рапорте Толя, то, понятно, начальник не стеснялся и в разговоре, так же как престарелый и «заболевший от огорчения» главнокомандующий 1-й армией Остен-Сакен…
«Могилев. При названии этого города должно вспомнить русскому своего мученика Муравьева-Апостола: когда его скованного привели перед Остен-Сакеном, и когда Сакен стал бесноваться, вмешивая красные слова, то Муравьев потряс оковы от сдержанного волнения, плюнул на Сакена и повернулся к выходу (из рассказа старого капитана, конвоировавшего Муравьева до Петербурга)».
Эти строки были опубликованы 35 лет спустя в герценовской газете «Колокол»; их прислал один из тайных корреспондентов-поляков.
Было так или легенда?
Могло быть. Другие заключенные свидетельствовали, что начальство 1-й армии, «собственно, не допрашивало, а ругалось». В этом случае Сакен был крайне заинтересован скрыть плевок, бесчестие и не упоминать о том нигде… Но возможно, что «рассказ старого капитана» — увеличенный отпечаток действительного разговора, резкого, раздражительного.
Начальник штаба армии генерал Толь — начальнику главного штаба Дибичу в Петербург.
«Привезенный сюда глава мятежников подполковник Сергей Муравьев, также Полтавского полка поручик Бестужев-Рюмин. Оба сии последние отправляются в С. Петербург; Муравьев в ведении старшего адъютанта подполковника Носова и с штаб-лекарем Нагумовичем, дабы на пути пользовать рану его и иметь всякую предосторожность, чтоб злодея сего доставить в С. Петербург живого».