Пятеро не знают и не узнают, что в эти утренние минуты 13 июля они уже спасают других людей. Вот всего два приказа:
Один — до казни: «Секретно. От начальника Главного штаба — главнокомандующему 1-й армии. Всех фельдфебелей, унтер-офицеров, нижних чинов Черниговского пехотного полка, взятых с оружием в руках, предать суду; в случае приговора многих из них к смертной казни, утвердить таковой приговор не более как над тремя самыми главными, коих расстрелять одного в Киеве, другого в Василькове, а третьего в Житомире».
Инструкция ясна: к пяти казненным дворянам присоединить трех солдат. Второй приказ. Начальник Главного штаба — главнокомандующему 1-й армии: «Государь император высочайше повелеть мне соизволил уведомить ваше сиятельство, что буде над рядовыми Черниговского пехотного полка, приговоренными по суду быть расстрелянными, исполнение еще не сделано, то его величеству угодно, чтобы вместо расстреляния прогнать их шпицрутеном по двенадцать раз каждого сквозь тысячу человек».
Дата второго послания — 16 июля, через три дня после петербургских виселиц. Можно подумать, что разницы никакой, ибо 12 тысяч шпицрутенов — та же смерть, более мучительная. Но, видно, были еще и устные инструкции, о чем скажем после.
И еще раз пятеро спасли других от смерти: через 23 года петрашевцев помиловали за минуту до расстрела. Тут все примечательно: выстрел вместо петли, царский гонец, заменяющий пулю каторгой…
«Прошло около четверти часа, пока их снова поставили на скамейки». Скоро шесть.
«Минуточку, одну еще минуточку повремените, господин палач, всего одну», — просила одна из казнимых во Франции.
Здесь не кричат. Но четверть часа. «Целые тысячелетние минуты…»
13 июля. Междусмертие. Четверть часа. Запах паленого. Еще светлее. В 14-м, бывшем рылеевском, каземате Розен из оловянной кружки допивает не допитую поэтом воду.
Царь не ложится, дожидаясь последнего известия, которое может быть только одним из двух: все в порядке или бунт, беспорядок.
«Операция была повторена, и на этот раз совершенно удачно» (Василий Иванович Беркопф). Все видят, но полубезумие не прошло, и кажется, будто они лихорадочно перебивают друг друга:
«Помост немедленно поправили и взвели на него упавших. Рылеев несмотря на падение шел твердо, Сергей Муравьев-Апостол, так же как Рылеев, бодро всходил на помост. Бестужев-Рюмин, вероятно потерпевший более сильные ушибы, не мог держаться на ногах, и его взнесли…»
«Его взвели под руки».
«Опять затянули им на шеи веревки… Прошло несколько секунд, и барабанный бой известил, что человеческое правосудие исполнилось. Это было на исходе пятого часа».
«Было шесть часов, и повешенных сняли». Самовидец утверждает, что они еще подавали признаки жизни и палачи приканчивали.
«Стража окружила виселицу, но по прошествии получаса стала всех пускать, и толпа любопытных нахлынула. Казненные висели уже неподвижно. Между ними труп Каховского отличался необыкновенною длиною. Прошло еще полчаса — мертвецов сняли и отнесли в крепость».
Голенищев-Кутузов — царю:
«Экзекуция кончилась с должною тишиною и порядком как со стороны бывших в строю войск, так со стороны зрителей, которых было немного… Рылеев, Каховский и Муравьев сорвались, но вскоре опять были повешены и получили заслуженную смерть. О чем вашему императорскому величеству всеподданнейше доношу».
Бабеф (вскоре после рождения Сергея Муравьева): «Я погружаюсь в сон честного человека».
Пушкин: «Что смерть ему — желанный сон…»
Эпилог
Потом случилось всего несколько событий, прямо относящихся к Сергею Ивановичу Муравьеву-Апостолу, прожившему 29 лет 8 месяцев и 15 дней.
«В следующую ночь, — рассказал. Беркопф, — извозчик (из мясников) явился с лошадью в крепость и оттуда повез трупы по направлению к Васильевскому острову; но, когда он довез их до Тучкова моста, из будки вышли вооруженные солдаты и, овладев возжами, посадили извозчика в будку; через несколько часов пустая телега возвратилась к тому же месту; извозчик был заплачен и поехал домой».