В деревне можно защищаться против гусаров стрелками; вряд ли конный отряд решится атаковать между домами и садами. Однако командует Сергей Муравьев-Апостол, который «для сокращения пути избрал дорогу, проложенную прямо через степь».
Здесь они как на ладони, и если не успеют в Трилесы, то сделаются легкой добычей гусаров и артиллерии. И все же — полк идет открытой снежной степью. Только для сокращения пути? Неужели Сергей Иванович такой плохой полководец?
Нет, все сложнее. Наверное, и потому идут степью, что здесь последняя надежда: те увидят, не будут стрелять, побратаются, а если идти деревнями, скрываясь, тогда бой и кровь неизбежны.
Через степь — по военной логике — безумие.
Через степь — по мятежной логике — последний шанс.
«Едва колонна вышла и сделала не более четверти версты, как пушечный выстрел поразил слух изумленных солдат, которые увидели в довольно значительном расстоянии орудия, прикрытые гусарами. За сим выстрелом вскоре последовало несколько других, но ни один из оных не причинил ни малейшего вреда колонне — может быть стреляли холостыми зарядами. Полк шел вперед».
Через 10–20 лет на сибирской каторге и поселениях многие гадали (и Горбачевский записывал): были первые залпы холостыми или боевыми. Склонялись к тому, что холостыми…
Так и ушли в могилу южные декабристы, не узнав точно; а стреляли, конечно, сразу же боевыми. Документы, обнаруженные сто лет спустя, не оставляют сомнений…
Но те, кто шел за пушками и знал, что с самого начала пущена картечь, те попали в ловушку собственного многознания.
Мятежный полк, в боевом порядке, готовый к бою, но без единого выстрела, идет прямо на пушки: 866 человек, и рядом с людьми и несколькими лошадьми бежит легавая собака Муравьева-Апостола…
Генерал Михайловский-Данилевский:
«Когда Черниговский полк увидел себя в необходимости пробиваться сквозь гусар, против них стоявших, то, построившись в каре, он пошел с примерным мужеством на них; офицеры находились впереди. Я это слышал от того самого гусарского подполковника, который командовал эскадронами, посланными против Муравьева; он присовокупил, что он удивлялся храбрости черниговских солдат и опасался даже в одно время, чтобы они не отбили орудий, из которых по ним действовали, ибо они подошли к ним на самое близкое расстояние».
К тому же черниговцы радуются, догадавшись, какая часть перед ними: конно-артиллерийская рота под командой члена тайного общества Пыхачева; стрелять не будут!
Гусарам их командиры втолковывают, что идут сотни грабителей, и гусары верят.
Черниговцы верят, что свои стрелять не будут.
Солдаты каждой стороны одушевлены мифом о противнике.
«Но сей порыв оживленного мужества был остановлен действительными выстрелами».
Впереди полка — шесть своих офицеров и два «чужих» — Бестужев-Рюмин, Ипполит Муравьев. Матвей — во фраке, где-то сзади.
Он запишет через полвека: «В 1860 году, жительствуя в Твери, я только тогда узнал, что Пыхачев, накануне того дня, когда его рота выступила против нас, был арестован».
Кто-то ввел Матвея Муравьева в заблуждение, возможно, сам Пыхачев через третьих лиц. Дата его ареста сейчас точно известна: 11 января, 8 дней спустя; арест не привел к серьезным карам — несколько месяцев крепости и обратно в армию…
Капитан Пыхачев 3-го числа — в поле, и его пушки хорошо стреляют.
Картечь бьет в людей. Сергей хочет скомандовать — новый выстрел ранит его в голову; поручик Щепилло и несколько рядовых падают мертвыми. «Муравьев стоял как бы оглушенный; кровь текла по его лицу; он собрал все силы и хотел сделать нужные распоряжения, но солдаты, видя его окровавленным, поколебались: первый взвод бросил ружья и рассыпался по полю; второй следовал его примеру; прочие, остановясь сами собою, кажется, готовились дорого продать свою жизнь. Несколько метких картечных выстрелов переменили сие намерение. Действие их было убийственно: множество солдат умерли в рядах своих товарищей. Кузьмин, Ипполит Муравьев были ранены, Быстрицкий получил сильную контузию, от которой едва мог держаться на ногах. Мужество солдат колебалось: Сухинов, Кузьмин и Соловьев употребляли все усилия к возбуждению в них прежних надежд и бодрости. Последний, желая собою подать пример и одушевить их своей храбростью, показывал явное презрение к жизни, становился под самые картечные выстрелы и звал их вперед, но все было тщетно. Вид убитых и раненых, отсутствие Сергея Муравьева нанесли решительный удар мужеству восставших черниговцев: они, бросив ружья, побежали в разные стороны».