Нам трудно объяснить себе, как мог хаджи Василий вообразить, что этот чудовищно грубый обман сойдет ему с рук. Если он приписывал терпение и кротость Игнатия слабости характера юноши, то сильно ошибался. Чисто внешнее послушание было оборотной стороной сильной воли и говорило лишь о том, как велика жажда Игнатия к ученью и как далеко он готов зайти, чтобы добиться своего. Он не склонялся перед обстоятельствами, как склоняется камыш под ветром. Он был гибок, как гибка закаленная сталь, которая выдерживает и давление, и удары, не рассыпаясь на куски и не меняя присущих ей свойств.
Хаджи Василия явно не интересовало, что скажет о его планах Игнатий, ибо в положенный день он отбыл ко святым местам, оставив на племянника все дела в Карлово. Игнатием все сильнее овладевало чувство собственного бессилия и негодования. Вскоре оно стало нестерпимым. Отношение Игнатия к хаджи Василию изменилось, по-иному стал он смотреть и на свою судьбу. Терпение было одной из главных черт его характера, однако он хорошо понимал, что существует предел, за которым из добродетели оно превращается в помеху и неразумную трату сил. Бывает, что человек вынужден сложа руки ждать, когда урожай созреет или прилив достигнет верхней точки; но бывает и так, что его судьба зависит от умения совершить решительный поступок в нужный момент. Игнатий обладал способностью чутко улавливать незримые перемены в пульсе времени. Он инстинктивно чувствовал, когда следует выждать, и когда — действовать; мало того, он так полагался на эту свою способность, что редко менял однажды принятое решение.
Шел 1861 год. Много лет спустя, когда жизнь с хаджи Василием казалась ему частью какого-то иного, прежнего существования, он говорил, что этот год стал поворотным в его жизни: «Я посвятил себя Отечеству еще с лета 61, чтобы служить ему до смерти и работать по воле народа»[15]. Это утверждение говорит о том, что личная неудовлетворенность дьякона Игнатия была далеко не единственной и даже не главной причиной душевного кризиса, который он переживал в ту пору. После Крымской войны в Турецкой империи и особенно в Болгарии происходили большие перемены, и в этой новой обстановке стремление Игнатия служить своему народу, еще не вылившееся в определенные формы, толкало его к деятельности, не имевшей ничего общего с образом жизни, который он в это время вел.
В годы войны Игнатий учился в Карлово и Стара-Загоре. Вести о ходе сражений были отрывочны и ненадежны, но уже самый факт очередного конфликта между Россией и Турцией будил надежды на освобождение в сердцах людей, видевших, что в результате предыдущих русско-турецких войн их братья-христиане в Румынии, Сербии и Греции получили известную независимость. Русские войска уже дважды — в 1811 и в 1829 году — вступали в Болгарию, народ встречал их с восторгом и оказывал всевозможную помощь тем, от кого ждал спасения. Однако каждый раз России не хватало политической и военной мощи, чтобы закрепить свою победу. Каждый раз дело кончалось подписанием временного перемирия, и русские войска уходили, оставляя болгар на милость разъяренных турок.
На этот раз война гремела далеко, и ее последствия отражались на болгарах по-разному и неодинаково. Одни покидали родные дома, чтобы присоединиться к русской армии в качестве добровольцев. Другие оставались дома и старались как могли воспользоваться подобием бума, возникшим в ремесленных городках благодаря возросшим нуждам турецкой армии. В Карлово, например, чуть ли не каждая семья ткала сукно для солдатских мундиров. Предприимчивые торговцы наживали состояния на поставках турецкой армии и экспедиционным частям англичан и французов, базы которых находились в Варне. Однако материальное процветание шло рука об руку с террором: война разожгла религиозный фанатизм турок, целые банды бродили по стране, грабя, насилуя и убивая, и даже союзники империи были потрясены и возмущены.
Благодаря вмешательству Запада война окончилась поражением России. На неопределенный срок болгарам пришлось отказаться от надежды на освобождение; правда, султан, выполняя совет англичан, обещал им реформы, но это не могло разогнать воцарившееся в стране уныние. Обещания были даны в манифесте, известном как Хатт-и хумаюн, который гарантировал защиту жизни, собственности и чести каждого подданного султана, признавал равноправие всех религий на территории империи и давал заверения в том, что судебная и административная система будет пересмотрена, а взяточничеству и коррупции положен конец. Само собой разумеется, новый манифест постигла та же судьба, что и предшествовавший ему Гюлхан Хатт-и шериф, и никаких улучшений для болгар не последовало.
15
См.: Д. Т. Страшимиров, цит. соч., стр. 161 (письмо Анастасу Хинову). Сходное заявление есть и в письме Данаилу Попову, цит. соч., стр. 70–71. — Прим. авт.