Часам к девяти они легли спать, но нервы у каждого были так напряжены, что заснули они с трудом. Часа через два Николе приснился кошмарный сон, будто он сидит в отцовском доме, в комнате, битком набитой кукурузными початками, и не может оттуда выбраться; внезапно в комнату врывается молодой турок, Никола начинает бороться с ним, но турок убегает. Никола вскочил и увидел, что сидит на кровати в тихой комнате кыкринского постоялого двора; однако сон встревожил его, и он разбудил остальных, сказав, что пора ехать. Левский посмотрел на часы и увидел, что время всего лишь к полуночи, свернулся клубком и снова уснул. Но Никола уснуть не мог. Он развел огонь в очаге, достал холодную курицу и бутылку вина и перекусил. Часа в два ночи он решил снова разбудить товарищей. В это время проснулся и Левский; ему тоже приснился тяжелый сон, будто на него бросилась огромная змея (по другим сведениям, черная собака) и укусила. Христо Патинец вышел во двор со словами, что запряжет лошадей и сообщит родне, что уезжает дня на два. Никола проводил Латинца до порога, запер за ним дверь и вернулся в спальню.
Левский выходил в конюшню по нужде; он только что вернулся в комнату и аккуратно обматывал вокруг себя длинный пояс, когда в ворота постоялого двора постучали. Никола пошел было открывать, — он подумал, что стучит Латинец, — но стук повторился и кто-то крикнул по-турецки: «Открывай, хозяин!». Голос принадлежал одному из заптий, остановивших их на дороге предыдущим вечером. С улицы доносился шум, — по-видимому, запти был не один. Никола бросился в дом, предупредить Левского, но от возбуждения почти не мог говорить. К Левскому мгновенно вернулась острота восприятия и привычное хладнокровие; он столько раз уходил от турок, уйдет и теперь. Он наскоро завязал пояс, сорвал со стены револьвер Латинца и вытащил собственный револьвер. Напомнив Николе, что они не знакомы и в первый раз увидели друг друга на дороге, Левский выскользнул через заднюю дверь в конюшню, а оттуда во двор. Там было пусто. Он побежал к ограде — у ее дальнего угла стояли полицейские. Он не хотел открывать ворота, чтобы не поднимать шума, и решил перепрыгнуть через ограду.
Потом все смешалось. Левский прыгнул и задел штаниной за острый кол; не успел он высвободиться, турки открыли огонь; пуля обожгла его по голове и на минуту оглушила. Потеряв равновесие, он упал на землю. Трое заптий бросились к нему, но он, собрав все свои силы, отшвырнул их и бросился бежать. На ходу он выстрелил, ранив одного запти в руку; на него бросился десяток полицейских. Неравная схватка была короткой. В воздухе мелькнул кинжал, разрезав ему ухо почти пополам; кровь хлынула ручьем на шею и лицо. Грубые руки хватают его со всех сторон, одни тянут куда-то, другие толкают, будто хотят разорвать на куски.
Через несколько секунд он был побежден. Ему заломили руки за спину и запеленали собственным поясом, а потом положили на кучу бревен, приготовленных под телеграфные столбы.
Неуловимый Джин-Гиби был пойман.
Глава четвертая
Не можешь бить как молот — терпи как наковальня
Пускай родная земля выпьет мою кровь, а не чужая
Никола Цвятков стоял за запертой дверью и слушал, затаив дыхание. Когда стрельба прекратилась, он решил, что Левскому удалось убежать, и снова улегся в кровать и притворился спящим. Латинец вернулся в ту минуту, когда турки искали топор, чтобы разбить ворота, и он крикнул Николе в окно, чтобы тот отпер. Только тут Никола вышел на улицу. Он зажег свечу и отпер ворота. С полдесятка заптий с ружьями наизготовку, примкнув штыки, ворвались в дом и начали его обыскивать. Они стали допрашивать Латинца и Николу, но оба заявили, что этого человека совсем не знают, что Никола встретился с ним в пути, а Латинец впервые видит его у себя, и что он, кажется, торговец из Тырново. Привели Левского и поставили к стене. Голова его была низко опущена, все лицо залито кровью, в волосы и одежду набился сухой снег. Сначала Никола даже не узнал его и решил, что это какой-то крестьянин, арестованный турками. Когда же один запти осветил пленника свечой, Никола узнал окровавленное привидение — но только по одежде, хотя она была порвана и выпачкана кровью. Турки велели Николе заново перевязать пояс арестованного; он послушно сделал, что ему велели, и незаметно вытащил платок Левского, в который было завернуто несколько грошей и пакетик белого порошка, и спрятал на себе.