Мы желаем жить дружественно со всеми нашими соседями, и особенно с сербами и румынами, которые отчасти сочувствуют нашим стремлениям, и желаем составить с ними южнославянскую или дунайскую федерацию свободных земель.
Мы желаем, чтобы земля, населенная болгарами, управлялась по-болгарски, т. е. сообразно нравам, характеру и обычаям болгарского народа, а земли, населенные румынами, сербами и греками, управлялись бы сообразно с характером румынского, сербского и греческого народа. Пусть всякая народность и всякий народ смотрит за своей свободой и управляется по своей собственной воле. Но в то же самое время мы желаем составить между собой и родственными нам народами и соседями единое целое, подобное швейцарскому союзу.
Мы не желаем чужого, т. е. того, что не наше, но не желаем и отдавать свое другим.
Мы не претендуем на историческое, каноническое, коронное или религиозное право и потому предоставляем самому народу решить свою судьбу и объявить, к какой части союза он хочет присоединиться: к сербской ли, болгарской, румынской или греческой; следовательно, у нас не может быть и вопроса о границах.
Мы желаем для себя свободы народной, свободы личной и свободы религиозной, словом, свободы человеческой, и потому желаем такой же самой свободы нашим друзьям и соседям. Мы не желаем владеть другими, и потому не позволим, чтобы другие владели нами!
Мы будем употреблять против турецкого правительства те же мирные средства, которые употреблялись против греческого духовенства. Только в самом крайнем случае мы прибегнем к оружию, огню и клинку.
Мы не желаем иметь дела ни с одним деспотическим правительством, пусть даже это правительство составлено из наших родных братьев; нашими союзниками должны быть лишь народы порабощенные и измученные тяжким трудом и нищетой, как и мы сами.
Мы причисляем своих чорбаджиев к своим врагам и будем преследовать их повсюду и всегда!
1870, 1 августа».
Осенью 1870 года Каравелов издал исправленный и дополненный текст программы в виде брошюры. Она была озаглавлена «Болгарский голос» [86]и местом издания указывала Женеву, хотя на самом деле печаталась в Бухаресте. Брошюра начиналась стихами:
В нее было включено похвальное слово свободе и человеческому достоинству. Она шла далее первоначальной программы и была ближе к позициям Левского, ибо уже не упоминала о мирных средствах борьбы и открыто говорила о необходимости внутреннего приготовления. Общий тон брошюры был республиканским, хотя она еще проповедовала балканскую федерацию.
До сих пор неясно отношение Левского к новому комитету. Из его писем видно, что комитет далеко не удовлетворял его как организация и он не считал себя обязанным просить его согласия прежде, чем действовать по собственной инициативе. Такая позиция человека, верного принципу дисциплины, заставляет предположить, что он или не был членом комитета — что мало вероятно в свете его последующей переписки с Каравеловым, — или что этот комитет был аморфной организацией с туманными целями и был создан скорее для пропагандных целей, нежели для роли генерального штаба подпольного движения. Каравелов более, чем кто-либо из эмигрантов, мог понять Левского, но очевидно этот последний считал, что публицист ничем не отличается от прочих эмигрантов. Своим пребыванием в Румынии Левский не был доволен. Его раздражало покровительственное обращение интеллигентов и тошнило от мелких эмигрантских дрязг. Своими впечатлениями он делится в следующем более позднем письме:
«Друг! Спрашиваешь, знаю ли я тебя. Как не знать! И вас, и господина Панайотова, Райнова, Живкова, Кыршовского, Д. Ценова, Каравелова и пр., и пр. Ведь я нарочно приехал из Болгарии представить вам народное мнение людей и простых, и ученых. Не вы ли, вышеименованные, потом целый год давали о том свои мнения? Помните ли вы все свои слова, какие я взял на заметку и против каких возражал? Поглядите и на то, каковы были вы и раньше, с начала своих дел в Валахии, и по сей день — кто бы с кем ни взялся работать, дело ползет, как лягушка по пахоте; а то еще: такой-то ведет сербскую политику, и с ним работать не надо, а другой — русскую, а третий — турецкую; да еще обнародуют в газетах один против другого, а тот про первого; наши болгары зовут это говном и помоями. Я эти комедии почти год смотрел и сколько раз вам говорил: нет людей в Валахии, да собрался и вернулся в Болгарию»[87].
«Брат! Как смутили меня тамошние ваши дела и как вышло, что мне ничего не остается, потому что там среди всех вас я выхожу глупее всех, и договориться никак невозможно, и потому путь мой — вернуться в Болгарию и работать сколько хватит ума, а если кому из вас захочется идти с нами, пускай сам скажет, и мы его примем…»[88].
27 мая 1870 г. Левский отряхнул со своих ног прах Румынии и вернулся в Болгарию. Несмотря на все трудности и постоянную опасность, здесь он был счастлив и спокоен.
87
См.: Д. Т. Страшимиров, цит. соч., стр. 57. Это письмо написано в ответ на анонимное письмо, присланное Левскому группой патриотов из Румынии. — Прим. авт.
88
Письмо И. Кыршовскому от 20.6,1871. См.: Д. Т. Страшимиров, цит. соч., стр. 66. — Прим. авт.