Все лето и осень 1871 года Левский ездил по стране, иногда один, иногда в сопровождении Общего, а подчас и с обоими своими помощниками. В июне, незадолго до приезда Общего, он заезжал в Этрополе, небольшой городок, лежащий в самом сердце Стара-Планины. Здесь патриотами руководил Тодор Пеев, учившийся в Робертовом колледже в Константинополе и знавший несколько языков, в том числе английский, французский, немецкий и турецкий. После того, как Левский впервые посетил Этрополе в 1870 году, в городе был создан революционный комитет во главе с Пеевым, а через год Пеев стал председателем читалишта, организованного комитетом для прикрытия революционной работы. Читалиште работало весьма активно; здесь была не только библиотека с читальным залом, но и проводились лекции, дважды в неделю, на которых выступали Пеев и его коллеги по самым разным вопросам; кроме того, читалиште ставило спектакли силами учителей и учеников местной школы.
Будучи весьма уважаемым горожанином и человеком, получившим образование в одном из лучших учебных заведений Константинополя, Пеев пользовался благосклонным вниманием местных турок, поддерживал отношения с каймаканом Орхание и мюдиром Этрополе, которые, разумеется, и не подозревали о том, чем занимается в действительности председатель читалишта. Получилось так, что в день приезда Левского Пеев пригласил их к себе на обед вместе с еще одним турком, наибом. Стол был накрыт в саду, известном всему городу редкими цветами, которых ни у кого больше в Этрополе не водилось. Турки осмотрели сад и уселись в тени деревьев; на столе их уже ждала бутылка мастики — анисовой водки, остуженной до молочной белизны в ледяной воде, и салат. Наиб, будучи лицом духовным, строго соблюдал религиозные запреты и пил только кофе, а когда подошло время собственно обеда, попросил у хозяина разрешения удалиться в дом для молитвы. Пеев повел его в гостиную, выходившую на юг, к Мекке, и к своему ужасу обнаружил, что там его ждет еще один гость: в комнате сидел Левский с номером «Свободы» в руках, а рядом с ним лежала куча газет. Он явился в дом после турок и устроился в гостиной ждать, когда хозяин освободится. Наиб молча приветствовал незнакомца жестом руки и больше уже не обращал на него никакого внимания. Пеев же окаменел от ужаса и чуть не потерял сознание. Улучив минуту, когда наиб повернулся спиной к ним обоим, Левский сделал Пееву знак продолжать беседу с наибом, будто ничего не случилось, а когда Пеев нашел новый ковер и расстелил его для молитвы гостя, Левский показал ему, что он должен вернуться в сад, к гостям.
Пеев так и сделал. Гости выпили еще по рюмке мастики; на столе появился куриный суп, жареный ягненок, плов и халва. В это время вернулся в сад наиб, который предложил позвать к столу человека, сидящего в гостиной, — мол, в компании веселее. Пеев поспешно возразил, что этот человек — учитель из Тетевена и не знает ни слова по-турецки; это только затруднит беседу и испортит общее настроение. Турки не стали спорить. Воздав заслуженную и неспешную дань чудесному обеду, они разошлись в хорошем настроении и полной уверенности, что их хозяин — свой человек.
Как только гости скрылись из вида, Пеев бросился в дом, к Левскому, который весело заявил: «Не думай, что я тебе делаю комплименты, но ты, Пеев, мне очень сегодня понравился. Будь у нас побольше таких работников, как ты, поверь — чудеса творили бы наши комитеты! Судя по тому, что я видел своими глазами, у тебя такие знакомые, что ты и приговоренного к повешению можешь спасти от виселицы!». На это Пеев заметил, что лучше всего не доводить дело до приговора, и принялся выговаривать Левскому за то, что тот вертелся возле наиба, как лиса возле капкана. Левский ответил, что не следует тревожиться по пустякам: «Мы же готовимся, чтобы воспитать себя решительными, безбоязненными и быстрыми юнаками-бунтовщика-ми! Наоборот, такие мелкие происшествия должны нам служить уроком, приучать и на практике к нашей революционной теории. Вот почему я, хоть и увидел вас в саду, нарочно пошел в комнату, чтобы дать тебе малый пример неустрашимости. Мне этот случай доставил особенное удовольствие!». — «Закаленному — удовольствие, а мне — лихоманка», — отозвался Леев и принялся перечислять возможные последствия «происшествия», хотя Левский и уверял его, что наиб никакого понятия не имел о том, кто перед ним находится, и уже наверняка обо всем забыл[145].
О том, что Левскому доставляло удовольствие попадать в опасные положения, свидетельствует множество рассказов о его подвигах. Он был идеально приспособлен к жизни, полной опасностей, как живущей в пустыне цветок переносит нестерпимый зной, извлекает максимальную пользу из каждой капли воды и назло всему цветет пышным цветом там, где обычное растение сразу же погибло бы. Ведя жизнь, лишенную всех обычных удобств и удовольствий, Левский, по-видимому, приобрел обостренную способность радоваться самой жизни, а чувство юмора помогало ему находить удовольствие там, где другие видели только страхи. Он объяснил Пееву, что в большинстве случаев опасность существует лишь в воображении поддавшегося панике человека. В нем самом чувство долга было развито столь сильно, что он никогда не рисковал понапрасну, а когда опасность была реальной, например, если приходилось иметь дело со слабохарактерными или непроверенными людьми или заниматься ночными грабежами, он был даже чересчур осторожен. Но попадая в ситуацию, в которой его жизнерадостность и талант актера могли свести опасность к минимуму, он заигрывал с врагами и находил в этом удовольствие. Так, он любил пить кофе с полицейскими чинами, спрашивать дорогу у патрулей, посланных на его же розыски, спускался в доверительные беседы с представителями власти о затруднительном положении Османской империи и даже о собственных «беззакониях».
145
Рассказано Пеевым в его воспоминаниях, опубликованных в «Сборниче Васил Левски», София, 1898, изд. 2-е, стр. 143–153. См. также у Каракостова, стр. 110–116. Прим. авт.