- Итак, чем могу быть полезен?
- Я собираюсь сейчас поесть. Не хотите пойти со мной?
- Нет, пожалуй. - Он взглянул на часы. - Я прекращаю работу через две минуты, потом перекушу здесь и побегу на лекции. Лучше вы ко мне присоединяйтесь.
- Ну, тогда ладно. Я сегодня с собой ничего не принесла. Увидимся позже.
- Прекрасно. - Он улыбнулся, кивнул и снова уселся за компьютер.
Лизл с облегчением вышла. Приглашение Эва к ленчу было для нее чем-то вроде игры, в которую она играла сама с собой. Он всегда приносил завтрак с собой, всегда ел у себя в кабинете. Предлагать ему поесть вместе было совершенно безопасным актом вежливости. Он никогда не принимал приглашений. В Эве Сандерсе не было ничего непредсказуемого. Она гадала, что стала бы делать, если бы он когда-нибудь согласился.
Лизл вытащила из-за двери своего кабинета подушку в виниловой наволочке, прихватила ее с собой и направилась к кафетерию.
Как правило, лазанью [блюдо итальянской кухни из нарезанного полосами или кусками пресного теста, отваренного и запеченного с маслом, сыром или другим гарниром] в кафе готовили хорошо, но для горячих блюд погода, пожалуй, была слегка жарковатой. Лизл взяла фруктовый коктейль и индейку в белом соусе.
Вот так. Это выглядело вполне благоразумно.
А потом подошла к стойке с десертом и, не успев удержаться, проглотила кусок пирога с кокосовым кремом.
"А, никто не заметит".
Она оглядела столики в факультетском зале, не обнаружила никого, к кому стоило бы подсесть, и вышла на воздух, направившись к поросшему травой холму позади кафетерия. В надежде найти там Уилла.
Он был там. Она приметила знакомую фигуру Уилла Райерсона, привалившегося к широкому стволу единственного на холме дерева - корявого старого вяза. Он потягивал из банки шипучку и, по своему обыкновению, читал.
При виде его у нее поднялось настроение. Уилл действовал на нее, словно тоник. С тех самых пор, как она связалась с идеей опубликовать математическую статью, Лизл обнаружила, что каждый раз с началом работы внутри у нее все свивается в плотные маленькие болезненные клубочки. Даже руки потели от напряжения, как от тяжелого физического труда. А сейчас, когда Уилл поднял глаза и взглянул на нее, все эти клубочки разом ослабли. В его седеющей бороде засветилась приветственная улыбка. Он захлопнул маленькую книжечку, которую держал в руках, и сунул ее в пакет с завтраком.
- Чудесный денек! - сказал Уилл, когда она присоединилась к нему под их деревом. "Под их деревом". По крайней мере, так она его мысленно называла. Ей было неведомо, как называет его Уилл.
- Да уж, ничего не скажешь. - Она бросила на мшистую траву подушку и села. - Что вы тут читали?
- Когда?
- Когда я подошла.
Уилл вдруг чрезвычайно заинтересовался своим сандвичем.
- Книжку.
- Я догадалась. Какую именно?
- Гм~ "Постороннего". [повесть французского писателя Альберта Камю (1913 - 1960), где трактуется тема абсурдности жизни]
- Камю?
- Угу.
- Удивительно, что вы до сих пор ее не прочли.
- Да я читал. Решил попробовать перечитать. Но это не помогает.
- Не помогает чему?
- Не помогает понять.
- Что понять?
Он усмехнулся:
- Хоть что-нибудь, - и откусил огромный кусок сандвича.
Лизл улыбнулась и покачала головой. Весьма типично. Однажды она слышала, как о чем-то сказали: "Тайна, покрытая мраком". Вот это и есть Уилл. Философ-газонокосильщик из Дарнеллского университета.
Лизл впервые увидела его два года назад под этим самым деревом. Стоял точно такой же день, как сегодня, и она решила посидеть на свежем воздухе, проверить несколько контрольных работ. Уилл подошел и заявил, что она заняла его место. Лизл подняла глаза на высокого бородатого незнакомца, которому близилось к пятидесяти. Акцент у него был явно северный, пахло от него машинным маслом, руки сплошь покрыты мозолями и, судя по виду, постоянно имели дело с моторной смазкой и маслом, на зеленом комбинезоне пятна грязи и пота, на рабочие ботинки налипли травинки. У него были ясные голубые глаза, длинные темно-каштановые волосы с проседью, зачесанные назад и стянутые красной резинкой в коротенький конский хвостик, жестоко перебитый нос и широкий шрам справа на лбу. Стареющий хиппи-разнорабочий, которому удалось устроиться на постоянное место, подумала она, улыбнулась и переместилась ровно на три шага вправо. Он уселся, вытащил сандвич и бутылку пепси. Тоже типично. Но когда он достал Кьеркегорову "Болезнь к смерти" [сочинение датского религиозного философа и писателя Серена Кьеркегора (1811 - 1855), в котором дается экзистенциально-психологическое обоснование христианской религиозности] и принялся читать, Лизл пришлось пересматривать свои оценки. И она не могла не заговорить с ним.
С тех пор они разговаривали. Они стали друзьями. В некотором роде. Она сомневалась, что Уилл способен на настоящую крепкую дружбу с кем-либо. Он был невероятно скрытен во всем, что касалось его самого. Все, что ей удалось выведать о его происхождении, это то, что он из Новой Англии2. Он излагал ей глубочайшие мысли о жизни, о Любви, о философии, о религии, о политике, и, слушая, она ясно видела, что он много раздумывал над этими проблемами. Он говорил на любую тему, кроме Уилла Райерсона. Что придавало ему еще больше загадочности.
Лизл чувствовала, что он человек одинокий и что она стала одним из немногих людей в его жизни, с кем он мог общаться на равных. Остальные газонокосильщики не принадлежали к кругу Уилла, или он не входил в их круг. Он часто жаловался, что его коллег ничего не интересует, кроме спорта да большегрудых телок. Так что обычно он проводил обеденный перерыв с Лизл, чтобы обсудить накопившиеся за время разлуки идеи.
Поэтому она и не поняла, по какой причине он так уклончиво отвечает про книжку, спрятанную в пакете с завтраком. Она совершенно уверена, что это никакой не "Посторонний". Но тогда что же? Порно? Сомнительно. Порнография не в его стиле. И даже если бы так, он, скорее всего, пожелал бы поговорить с ней на эту тему.
Лизл выбросила из головы эти мысли. Не хочет говорить, его дело. Он не обязан давать ей объяснения.
Она наблюдала, как он сосредоточенно ест. В руках у него был один из излюбленных им длинных сандвичей со всякой всячиной, нарезанной на кусочки, запихнутой внутрь между двумя половинками итальянского батона и сдобренной растительным маслом и уксусом.
- Хотела бы я быть похожей на вас.
- Вот уж чего не советую, - буркнул он.
- Я имею в виду обмен веществ. Возможность вот так вот поесть, по крайней мере. Боже милосердный, вы только взгляните на этот сандвич! Могу представить, что вы едите на обед. И ни одного фунта не прибавили.
- Но я, кроме того, не просиживаю целый день за рабочим столом.
- Правда, и все же ваш организм гораздо энергичней сжигает калории, чем мой.
- Он работает хуже обычного. Переваливаю пятидесятилетний рубеж и чувствую, что машина сдает.
- Возможно, но мужчины легче женщин переживают старение.
По мнению Лизл, Уилл превосходно переживал старение. Может быть, благодаря отличному сложению: очень худой, мускулистый, добрых шести футов, даже чуть больше, ростом, широкоплечий, и никакого брюшка. Возможно, за два последних года его длинные волосы и борода поседели, но ясные голубые глаза остаются мягкими и кроткими - и непроницаемыми. Уилл снабдил зеркала своей души стальными противоураганными ставнями.
- Просто мужчины так не волнуются по этому поводу, - заметил он. Возьмите пузанчиков из нашей рабочей бригады.
Лизл усмехнулась.
- Знаю. Некоторые кажутся на восьмом месяце беременности. И если я наберу еще немножко, буду казаться точно такой же. Если б я только могла сбрасывать фунты, как вы.
Уилл пожал плечами.
- По-моему, так обстоит дело со всем, что касается нас - двух противоположностей. Чего не можете вы, могу я. Чего не могу я, можете вы.