— Ты не хочешь узнать, зачем я здесь?
— О, это я и так знаю. Ты испытываешь чувство вины за то, что бросил меня. И теперь, через столько лет, ты хочешь, что — подружиться? Проявить отцовские чувства? Все загладить? Да?
— Я хочу уладить отношения между нами. Вот так будет правильно. Я знаю, что ты пережила большое горе. Я подумал, что тебе нужна помощь, нужен друг. Кроме того, еще я хочу убедиться, что за твоей матерью хорошо ухаживают, прежде чем она…
— Умрет? Моя мать умерла год назад, когда перестала узнавать меня. В тот день я стала сиротой, — Сенека почувствовала комок в горле. Но она бы прокляла себя, если бы заплакала перед этим человеком.
Эл опустил глаза, потом снова посмотрел на нее.
— Я хотел помочь.
— Мне не нужна твоя помощь.
— С тех пор как я в последний раз видел твою мать, много воды утекло. Но я думал о ней — и о тебе — каждый день. Сенека, ты многого не знаешь. — Он сделал паузу. — Я помню день, когда ты родилась. Я там был. Она тебе говорила?
Сенека не ответила. Мать вообще никогда об этом не говорила.
— Ты права в одном. Я хочу начать сначала, хочу быть тебе отцом, хочу познакомиться со своей дочерью. Ушедших лет не вернуть, есть только дни впереди.
— Ты умираешь, что ли? Нужна моя почка?
Эл засмеялся.
— Ты совсем как Бренда. Цинична и быстро соображаешь. Нет, я не умираю и пересадка органов мне не нужна. Я всегда хотел быть частью твоей жизни, это то…
— Ну, так и был бы. И, быть может, ты слышал, что циники получаются из обжегшихся романтиков.
— Как я сказал, это был выбор твоей матери.
Зная Бренду, Сенека не сомневалась в этом ни секунды. Единственное откровение, которым мать поделилась с ней касательно Эла Палермо, было то, что они познакомились в Вудстоке в 1969 году, провели вместе потрясающий уик-энд, и секс был фантастический. Почему матери захотелось рассказать ей про секс, она понять не могла. Но таков был стиль ее матери — порывистый, смелый, открытый, без умолчаний. Потом мать и Эл встретились снова семь лет спустя, на конференции демократической партии. У них возникли серьезные отношения, которые длились больше года. Бренда забеременела Сенекой. На этом воспоминания об Эле, которыми сочла нужным поделиться Бренда, обрывались, как будто он перестал существовать. Единственное, что она сказала, — он ее предал. Без подробностей.
— Если ты действительно хотел остаться в моей жизни, ты должен был найти способ. Ты должен был придумать что-нибудь получше, чем письма, открытки и фотографии. Ты хотел, чтобы я их хранила? Они были от незнакомца, которого я никогда не знала. Они ничего не значат. Просто бумага. У тебя была масса других возможностей. И я не знаю закона, который мог бы тебе помешать.
— Нет, — он покачал головой. — Нет такого закона. Только желание твоей матери. Она была такая… независимая. Бренда-феминистка, так я ее дразнил. Она не нуждалась во мне, да и ни в каком другом мужчине.
Сенека обуздала эмоции. Она именно что хранила все его письма, и это причиняло ей боль. Благодаря этим письмам он стал для нее реальным, родным. Она по нему скучала, ей не хватало его. Но он не заслужил того, чтобы знать об этом. Она не собиралась пускать его в свою жизнь. Слишком поздно. Она прекрасно обходилась без него до сих пор и теперь не хотела, чтобы ей причиняли боль. Если отец сегодня ворвется в ее жизнь, а завтра внезапно исчезнет… Нет, она не позволит себе стать уязвимой.
— Ты сказала о других возможностях, которые я мог бы испробовать. Придя сюда, я делаю именно это.
— Поздно. Уходи.
— Ты неправа. Ты не знаешь всего.
ПЕРВОЕ ДЕЛО
1881, Ногалес, территория Аризона
— Джентльмены, это Чарли Пайкс, мой партнер и генеральный управляющий компании «Земля и недра Калабасас».
Гровс стоял под усеянной дрожащими желтыми цветами паркинсонией, внутри крепких стен его ранчо. Десятикомнатная постройка была возведена из необожженного кирпича и имела стены в двадцать пять дюймов толщиной. Ранчо стояло на холме; все окрестности великолепно просматривались. Построенное у слияния Потреро Крик и реки Санта-Крус, оно представляло собой впечатляющее зрелище для тех, кто осмелился бы появиться поблизости. Но появившиеся там скорее всего встретились бы с кем-нибудь из пятидесяти вакерос Гровса — людей, одинаково привычных к ружью и лассо. Вакерос охраняли Гровса и его стадо в пять тысяч голов от скотокрадов и апачей. Не зная того, вакерос охраняли и подвал ранчо, наполненный сокровищами из пещеры апачей. При помощи Чарли Пайкса, пробирщика, с которым Гровс познакомился, продавая первые испанские золотые монеты, он обменял большую часть золота и серебра из горного клада на деньги и поместил их на банковские счета в Сан-Франциско, Сент-Луисе и Чикаго. Часть денег он потратил, купив сотни тысяч акров земли на юге Аризоны. Пайкс неоднократно объяснял ему, что в его положении самое лучшее — делать правильные инвестиции.