— Не нужно извинений. Я не в обиде.
Она подумала, что он говорит искренне, может быть, даже застенчиво. Это радует — не какая-нибудь самовлюбленная знаменитость с раздутым эго.
— В сообщении вы сказали, что нашли что-то, собирая материал о…
— Словакии. Может быть, вы сочтете это безумием, но я подумал, что вам это будет интересно, и позвонил. Я прочел в Сети о теракте в Мехико. Первые сообщения, или, может быть, это были слухи, вам виднее, утверждали, что в гробнице не было императора.
Судя по тому, как он говорил, он не знал, что Даниель Берналь был ее женихом. Иначе он принес бы соболезнования, да и вообще был бы сдержаннее. Но, возможно, это и хорошо, иначе сочетание сочувственных слов с алкоголем могло привести ее в состояние пьяной истерики.
— Верно. Погребальный сосуд отсутствовал. Останков Монтесумы не было.
— Пару месяцев назад я был в Восточной Европе, изучал серийных убийц для моей следующей книги. Знаете, кто такая Елизавета Батори?
— Нет, кажется. — Ее удивила перемена темы. Может быть, он псих? Она начала жалеть, что перезвонила.
— Батори была страшной дамой. Собственно, графиня. Ее называли Кровавой графиней и Тигрицей из Чахтице. По легенде она убила сотни девушек и молодых женщин и купалась в крови девственниц, чтобы сохранить молодость. Ее не судили, но заперли в нескольких комнатах замка Чахтице, и там она умерла. Сначала ее похоронили на соседнем кладбище, но селяне были так недовольны, что пришлось перевезти ее останки к ней на родину, в венгерский город Надьечед, в семейную усыпальницу Батори. Я побывал на руинах замка, а потом поехал в Надьечед, на могилу. Оказалось, что за несколько дней до моего приезда могилу вскрыли.
— Дэн, я имею в виду доктор Берналь, начальник археологической партии в Мехико, сказал, что расхитители могил ни при чем.
— Я так и понял. Это и заставило меня связать мою Елизавету с вашим Монтесумой. Я потому и позвонил, что, кроме костей, ничего не было украдено.
ФЕЙЕРВЕРК
1899, Чикаго
Гровс смотрел в окно своего номера на девятом этаже «Конгресс-отеля», как на засыпанных снегом, продуваемых ветром тротуарах Чикаго гуляющие дудели в дудки, кричали и пели. Хотя до полуночи оставалось еще целых четыре часа, сотни людей уже собрались в парке в ожидании новогоднего фейерверка. Начинался новый век.
Еще он видел в стекле собственное отражение. Лицо, смотревшее на него из оконного стекла, было для него загадкой — и эта загадка мучила его ежечасно, ежеминутно и ежесекундно.
Почему он не стареет? И не умирает?
Он давно уже пользовался театральным гримом — рисовал себе легкие тени под глазами, впадины на щеках. С морщинами было труднее, но он так поднаторел в искусстве макияжа, что мог создать иллюзию глубоких морщин на лице. У него было несколько дорогих коротких бородок и длинноволосых париков — с сединой.
Постоянный обман исключал возможность нормальной жизни. Все эти годы у Гровса бывали романы с женщинами, но брака и рождения детей он избегал. Чтобы не было необходимости объяснять этот маскарад. Единственным человеком, с которым он поддерживал длительные отношения, был Чарли Пайкс, его партнер по бизнесу. Но недавно Чарли скончался от мучившей его болезни Брайта. И на смертном одре он спросил Гровса:
— В чем твой секрет?
— Чарли, это ты научил меня делать деньги. Мой секрет — это ты.
— Нет, — сказал Пайкс едва слышным шепотом, — я не про деньги. Я про секрет твоей молодости.
Гровс не ответил, просто погладил Чарли по руке. И его старый пробирщик закрыл глаза навсегда.
После кончины Чарли Гровс стал жить еще более уединенно, ревниво оберегая свой секрет. За последние десять лет он освоил ораторское искусство и научился читать и писать — все это было необходимо для сохранения секрета. Не мог же он вечно быть неграмотным ковбоем Билли Гровсом. Хотя порой он рад был превратиться в эту персону. Ему воздалось за то, что он превзошел все эти науки: он теперь мог превращаться то в Уильяма, то в Билли — в зависимости от того, как ему хотелось, или как того требовала ситуация.
Теперь он управлял своими финансами и предприятиями на расстоянии, через команду адвокатов и менеджеров, подобранных с помощью Пайкса. Один раз в год он приезжал в Чикаго и устраивал там собрание совета директоров консорциума Гровса — его управляющей компании, которая вкладывала деньги в горнодобывающую, лесную и металлургическую промышленность, в железные дороги, в разведку нефтяных месторождений, в судостроение… Инвестирование сокровищ апачей и продажа предметов из захоронения частным коллекционерам сделали его состояние огромным. Но немногие, самые любимые предметы он оставил себе — как напоминание о самом странном дне его жизни, о том дне, когда земля поглотила его и он восстал из мертвых.