«Какой ужас! Уничтожить в России монархию! Не заменить одного императора другим, а истребить весь род Романовых... — с трепетом думал Витгенштейн. — Неслыханное преступление! Отменить все права дворянства! Лишить гвардию привилегий, которыми она обладает испокон веку. И эти якобинцы служили в моей армии, а я ничего не знал. Нужно подавать в отставку. Буду выращивать капусту, жить на лоне природы и никогда не знать капитанов майбород...»
А Чернышев торжествовал:
— Ну что, Павел Дмитриевич, чья правда? Не я ли говорил, что Пестель и Юшневский только притворяются невинными овечками? Да мы стреляные воробьи, а тактика этих умников рассчитана на наивных юношей, неопытных в делах сыска. А вы еще пытались их защищать.
В его тоне было высокомерие и еще что-то очень обидное. Но Киселев сдержался и не ответил грубостью на тираду заносчивого выскочки.
Чернышев предложил кроме Пестеля арестовать майора Порера и поручика Крюкова, адъютанта графа Витгенштейна, и обо всем известить барона Дибича.
Вызванный на допрос поручик Вятского полка Старосельский подтвердил все написанное Майбородой и очень удивился, что под доносом нет его фамилии. Ведь он помогал капитану разоблачить заговорщиков и выведал не меньше, чем он.
В тот же день в Тульчин пришло известие о смерти Александра Первого в Таганроге. Уже целую неделю об этом ходили слухи, однако не все им верили. Теперь о кончине монарха официально сообщили из Петербурга.
Чернышев опечалился. Он надеялся выслужиться перед императором, раскрыв и юридически доказав существование заговора во Второй армии. И вот все рухнуло. Он не знал, как поступить.
Зато Киселев вздохнул с облегчением: гроза миновала. У нового монарха он сумеет заслужить доверие и расположение: ведь великий князь Константин всегда относился к нему благосклонно, а теперь именно он займет престол.
Киселев предложил приостановить следствие, пока не будет получен приказ нового императора. А тем временем запросить барона Дибича, что делать с арестованными государственными преступниками. Ну, а те, кого собирались арестовать, пусть до поры до времени погуляют на свободе. Только нужно на всякий случай установить за ними негласный надзор, чтобы они не вздумали удрать за кордон, который, кстати, не так далеко отсюда.
Из Тульчина помчались курьеры в Петербург — в Таганрог уже незачем было ездить. В Таганроге хлопотали о том, чтобы перевезти кое-как набальзамированное тело недавнего самодержца России, который отныне никого не интересовал. Все готовились присягать новому Романову.
Цесаревич Константин по-прежнему сидел в варшавском Бельведере, весело проводя время с княгиней Лович, и не спешил возвращаться в столицу. Николай Павлович первый присягнул на верность Константину, желая заслужить у старшего брата доверие и благосклонность.
В соответствии с законами и обычаями российского престолонаследия вступление на престол считалось совершившимся с момента освобождения его предшественником. Александр I умер, однако Константин не пожелал дать формальный акт отречения — это противоречило обычной практике и создавало чрезвычайно сложную ситуацию. Все Романовы в письмах просили Константина нее оставлять Россию надолго без монарха, но он как будто издевался над родственниками — писал о всяких пустяках. Сообщал варшавские новости, а о своем приезде молчал.
Скоро тревога охватила и членов Государственного совета, министров, сенаторов. Всех пугало междуцарствие. Дошло до ссоры между Марией Федоровной и Николаем Павловичем. Царица-мать упрекала сына за то, что он поторопился присягнуть Константину: надо было сначала получить его согласие на престол.
— А впрочем, — проговорила она с иронией, — какое может быть согласие, если еще два года тому назад он отказался царствовать! Я думала, Константин хоть сейчас опомнится, но выходит — нет. Да он и не имеет права занять трон, потому что связал свою жизнь с особой не царской крови. Польская графиня Иоанна Грудзинская слишком дорого обошлась Константину.
Николай вытаращил глаза, на его каменном лице мелькнула тень тревоги, удивления или, может быть, радости.
— Почему же вы до сих пор молчали, ваше величество? — посмотрел он на мать так, как смотрят на лютого врага. — Не понимаю! И удивляюсь вам!
Великий князь Михаил Павлович поглядывал то на мать, то на брата, не вмешиваясь в этот деликатный разговор.
— Я молчала, — рассердилась Мария Федоровна, — потому что такова была воля нашего светлого ангела Александра. — Она приложила к глазам платок. — Ты знаешь, что тайна монарха священна! И тот, кто ее нарушит, — отступник. Покойный император Александр тогда же приказал Филарету, митрополиту Московскому, составить проект манифеста, который и был подписан в Царском Селе. Один экземпляр этого документа хранится в московском Успенском соборе, а второй, собственноручно переписанный князем Голицыным, лежит в Государственном совете. Этот манифест наш ангел завещал огласить после его смерти. Теперь мы имеем право распечатать конверт и прочитать его всем, поскольку Константин своим молчанием еще раз подтверждает отказ от престола.