А впрочем, кто из сыновей Павла лучше? Все они отличаются друг от друга разве что внешне; в них есть нечто общее, присущее только Романовым. Ничего русского давно не осталось у них ни в крови, ни в поведении. Преобладают прусский дух, прусские черты характера, чуждые русскому человеку.
И припомнилось старому царедворцу, как офицер Кавалергардского полка Охотников волочился за императрицей Елизаветой Алексеевной. Этот роман тянулся около двух лет. При дворе, в тесном кружке, только и говорили, что о любовной связи императрицы с красавцем кавалергардом и о ревности Константина, неравнодушного к невестке. Вот тогда-то и проявилась одна подлая черта в натуре Константина. Не сумев победить соперника ни умом, ни красотою, Константин подослал убийцу, и тот ранил Охотникова кинжалом. От раны кавалергард скончался.
Иван Матвеевич вздохнул. «И что только не взбредет в голову долгой зимней ночью, когда за окном тоскливо воет пурга...»
У императрицы Елизаветы от Охотникова была дочь. Однако не дал ей бог счастья, не прожила и двух лет, как переселилась в мир иной...
«Вот как оно бывает в жизни!.. Но почему все-таки переприсяга? Странно. Непонятно, Ну ничего, приедут сыновья, все расскажут», — подумал Иван Матвеевич, ворочаясь в постели и прислушиваясь к вьюге.
Новый год встречали с шампанским. В полночь Иван Матвеевич поздравил гостей и домашних, пожелал того, чего всегда желают в этот чудный час.
Заиграла музыка, закружились в танце почитатели богини Терпсихоры, приветствуя молодой год вальсами и мазуркой. И все забыли о смерти старого императора и о присяге новому. Но Софья весь вечер была грустна — лишь ее одну по-настоящему огорчила смерть Александра: ведь из-за этого не приехал на праздники Бестужев-Рюмин.
А накануне отъезда Русановых из Хомутца пришла страшная весть о восстании Черниговского полка, о смерти Ипполита, об аресте Сергея и Матвея Муравьевых-Апостолов.
Очевидец рассказал все, что знал сам и что слышал от других. Назвал фамилии нескольких арестованных, которых увезли в столицу, чтобы судить там военным судом.
Это было как гром среди ясного неба. Все боялись, как бы Ивана Матвеевича не хватил удар. Горько рыдали сестры, не могли сдержать слез и гости.
Услышав, что Бестужева-Рюмина тоже отправили в столицу как бунтовщика, Софья, точно подкошенная, упала на пол.
Еще недавно в этом доме бурлило веселье, а теперь можно было подумать, что сюда не нынче завтра привезут покойника, и, должно быть, не одного...
Еле живую увезли родители Софью в свою Русановку. Они были напуганы всем услышанным и тревожились за жизнь дочери.
С превеликим трудом добрался Сухинов до Александрии, где его брат Степан служил в уездном суде. Несколько дней лежал, измученный не столько дорогой, сколько заботами о том, где спрятаться от царских жандармов. Слишком много было пережито за последнее время. Где друзья, единомышленники? Одни пали мертвыми, даже не успев воспользоваться оружием. Других увезли гусары Гейсмара. Все кончено. Какая трагедия! Мечты рухнули, в душе горечь и разочарование.
«Что же делать? Как жить дальше? — мучила, не давала покоя мысль. — Жить волком, на каждом шагу ждать ареста? Потом допросы, суд, наказание...»
Не проходило часа, чтобы Сухинов не вспоминал товарищей, за которых болел всем сердцем. Иногда он раскаивался, что бежал с поля боя. Честнее было бы остаться с друзьями и нести один с ними крест.
«Но разве я помог бы им этим? Сидел бы, как они, закованный в железо, вот и все!»
Он теперь еще больше ненавидел монархию и аристократов, презиравших всех, кто не принадлежал к их касте, у кого не было ни крепостных, ни таких богатств, какими владели они, эти современные крезы. Если бы восстание победило, Сухинов, кажется, не пощадил бы ни одного крепостника, Упрямо, настойчиво боролся бы за свободную Россию, за всеобщее равенство. Но вместо этого жизнь послала ему полутемную каморку в доме брата, где приходилось скрываться от людских глаз.
Особенно плохо было по ночам. Печально выл в трубе ветер, и от его завываний на душе становилось так тяжело, словно хоронили кого-то призраки в белых одеждах, всю ночь носившиеся за стенами хаты и настойчиво добивавшиеся, чтобы их пустили в каморку.
Тоска и неизвестность изводили Сухинова. Ему чудилось, что везде рыщут жандармы и тайные шпионы. И порой не хотелось жить. Лучше все разом кончить и уйти в небытие. Лучше самоубийство, чем смерть от руки палача. Да прежде, чем повесят или отрубят голову, еще измучают допросами, судами...