Чернышев послал фельдъегеря в Царское Село, извещая об окончании сентенции над заговорщиками. Николай Первый думал, что снятие орденов и сожжение их вместе в мундирами сразит осужденных, они всей душой почувствуют стыд и страх и, лишенные человеческих прав, станут более уступчивыми, будут молить его о помиловании, а слабые духом не обойдутся без истерики, слез и раскаяния. Однако донесения молчали о том, чего с таким нетерпением ждал Николай.
Царь был в ярости. Точно его враги, не выказав ни страха, ни раскаяния во время «политической казни», еще раз нанесли ему оскорбление. Осужденные проявили себя людьми неисправимыми, черствыми, бездушными, им даже не жаль было своих орденов, мундиров, офицерских чинов и дворянства! Исполнение приговора — «политическую казнь» — они восприняли как не стоящую внимания процедуру.
— Меднолобые клятвопреступники! Изменники престола! — шипел от злобы властитель России, глубоко обиженный на офицеров за их равнодушие к церемонии, происходившей в присутствии гвардии и разработанной им лично. — Я им этого не прощу! Они еще не раз почувствуют на себе силу моего гнева. Я запомню этот день!
На широком лугу догорали костры, дотлевали генеральские и полковничьи мундиры. А у Троицкого моста все еще стояла толпа. Петербургские ремесленники и другие простолюдины издали смотрели на помост и свежеобструганные столбы виселицы.
В Кронверкской куртине зловещая тишина. Куртина похожа на склеп для заживо погребенных. Деревянные камеры разделены тонкими перегородками, через которые можно переговариваться с соседями.
Камера Сергея Муравьева-Апостола находилась рядом с камерой Бестужева-Рюмина. Далее были одиночки Пестеля, Рылеева, Каховского.
Смертникам позволили написать письма и даже разрешили свидания с родными. Сестра Сергея Ивановича Екатерина, бывшая замужем за полковником Бибиковым, еще не зная, что брата приговорили к казни, поехала в Царское Село и вымолила у царя разрешение на свидание. Николай накануне казни милостиво согласился.
Екатерина Ивановна приехала в Петропавловскую крепость вечером. Ее провели в комендантский дом, в небольшую комнату, где стояли старый, залитый чернилами и поцарапанный стол и два стула грубой работы, и приказали подождать.
На столе горела свеча в медном подсвечнике. Рядом скомканный, забытый кем-то узорчатый платочек и старый журнал.
За низким окном видна полоска двора, там стоит дежурный гренадер. Еще виден краешек потемневшего неба — недавно погас последний луч тихого июльского дня.
Екатерина Ивановна старалась держаться спокойно, чтобы своим волнением не причинить еще больше боли брату. Она хотела вспомнить Сергея таким, каким видела его последний раз в Хомутце, а потом у Бибиковых. Но почему-то перед глазами вместо бравого подполковника все время стоял чужой, мало похожий на любимого брата человек.
Может быть, причиной тому было горе, свалившееся на семью, — смерть Ипполита, арест Матвея и Сергея. А может быть, она слишком волновалась, ожидая свидания, которое наконец-то позволил император.
По пути в крепость она услыхала о приговоре, но не поверила, что новый царь, от которого все ждали милостей и даже некоторых реформ, так жестоко расправится с людьми, желавшими счастья и благоденствия всему населению России и не совершившими ничего преступного по отношению к Романовым.
Нет, это невозможно было допустить. Всю дорогу Екатерина Ивановна успокаивала себя, чтобы хоть несколько минут сохранять самообладание и присутствие духа и тем самым подать брату надежду, а не опечалить его еще больше.
«Не может император быть так жесток. Ведь он тоже человек, а человеку свойственны милосердие и великодушие. И венценосец должен постоянно оказывать их, чтобы служить примером для верноподданных. Если бы Николаю Павловичу было чуждо благородство, разве он позволил бы нашему отцу свидание с Сергеем и Матвеем, когда закончилось следствие? А ведь он не отказал ему в просьбе. Так неужели он казнит брата? За что? Разве преступление Сергея перед престолом столь ужасно, что он может искупить свою вину только кровью? И неужели новый монарх захочет омрачить первый год своего царствования? Ведь это черное воспоминание навсегда останется в сердцах его подданных. Нет, я не верю, что Сергея и его товарищей покарают смертью. Нельзя величие помыслов уничтожать руками палача. Не должно!»
Вот с какими чувствами приехала Екатерина Ивановна в крепость. Ей вспомнился отец: как ему, бедному, трудно было переступить этот порог, войти туда, где томился его сын...