— Отчего же, мой друг? Солдаты все поймут, если мы найдем тропинку к их душе.
За разговором не заметили, как прошла ночь. Муравьев-Апостол приказал Федору запрягать лошадей.
Пестелю не хотелось прощаться с Сергеем Ивановичем. Пусть бы он дождался Ивашева, который завтра должен вернуться из Житомира.
Однако Сергей Иванович категорически отказался погостить еще денек.
— Нельзя злоупотреблять доверием начальства. Вы сами понимаете.
Ему тоже не хотелось так быстро покидать Тульчин. Разговаривая с Пестелем, он как будто приникал к роднику, бившему из гущи народных помыслов и устремлений. Беседа с Пестелем вдохнула в него веру в победу. Великие испытания приближались, подобно грозовой туче, чтобы пролиться бурным дождем на иссушенную нуждой, веками страдающую, но потому еще более дорогую, родную русскую землю.
— Ну вот и повидались, — сказал на прощание Сергей Иванович, взяв руки Пестеля в свои. — Все будет хорошо. Поезжайте в Петербург и известите о положении дел. На крыльях прилечу. Сейчас главное — добиться согласия. Не пугайте «северян» революционными фразами, пожалуйста, мой друг!
Пестель улыбнулся.
— Я сделаю все возможное, чтобы наше общество окрепло, — пообещал он, — но отступать от «Русской правды» не намерен. Это не в моей натуре. Если мы добровольно встала на путь борьбы с монархией, то, значит, не имеем морального права уклоняться с этого пути. Нам нужна не куцая конституция, а равенство, свобода и справедливость для всех. Независимо от того, родился ли ты под дворянским гербом в пышных хоромах или под скирдой соломы.
И опять перед Муравьевым-Апостолом стоял русский Марат, человек решительный и готовый на любую акцию ради революционной идеи. Сергей Иванович смотрел на руководителя Тульчинской управы даже с некоторым благоговением, в душе завидуя его нравственной силе.
— Я ненавижу абсолютизм, ненавижу тиранов, — продолжал Пестель; глаза его потемнели. — Заметьте: узурпаторам свойственны трусость и подозрительность. Даже Наполеон — сей бог войны! — став императором, не избежал подобной участи. Вы над этим не задумывались?
— Почему вы так считаете? Какие у вас доказательства? — спросил, одеваясь, Сергей Иванович. — Наполеон на поле боя всегда подавал пример храбрости своим гренадерам. Уж это-то бесспорно. Я полагаю Наполеона великим стратегом.
Пестель прошелся по комнате, остановился в двух шагах от гостя. Заложив руки за спину, отвечал:
— В мелочах характер человека обычно проявляется ярче, чем в крупном и серьезном. Тем более — трусость. И подозрительность.
Пестель рассказал, как однажды при дворе Наполеона давали бал с концертом. Были приглашены дипломаты, привилегированные иностранные гости. Когда Наполеон вошел в залу, ему, как обычно, подали программу вечера. Император внимательно рассмотрел красивую бумажку, подозвал маршала Дюрока и что-то ему тихо сказал. Дюрок сразу побежал к секретарю, автору этой программы. «Господин Грегуар, — сказал он взволнованно, — его величество император повелел, чтобы в дальнейшем, сочиняя программы, вы избегали лишних, нежелательных острот». Ошеломленный Грегуар ничего не понял, только изумленно захлопал глазами.
Когда Наполеон отбыл в свою резиденцию, Дюрок объяснил, в чем дело. Под названием одного номера — «Музыка императора» — Грегуар поставил несколько точек: сначала маленькую, потом большую, а потом снова маленькую. Наполеон увидел в этом намек на свое прошлое, настоящее и будущее. Он предчувствовал свою изменчивую судьбу. И испугался.
Пестель и Муравьев-Апостол весело захохотали.
— Правду говорил Рошфуко: легче быть мудрым для других, чем для себя, — заметил Павел Иванович. — И еще можно добавить, что фальшивое величие всегда неприступно, ибо, чувствуя свою слабость, оно прячет лицо, а если порой и откроет его, то лишь настолько, чтобы произвести впечатление и ни в коем случае не выявить своей подлинной сути — ничтожества. Этими пороками отличаются и наши Романовы. В них все фальшиво и гадко.
Они вышли. День начинался пасмурным утром, и казалось, солнечная весна, вчера еще так радостно шагавшая по степи, куда-то скрылась. Сердитый ветер гулял под серым небом, раскачивал верхушки деревьев и набрасывался на путников, словно хотел обрушить на них весь свой гнев.
— А все-таки весна! — точно наперекор холодному ветру, воскликнул Сергей Иванович, пряча лицо в воротник шинели.
В вышине клубились тучи, напоминавшие пенящиеся морские волны.
— До свидания!
— Счастливого пути!
Возок выехал на улицу и, покачиваясь, поплыл по ухабистой дороге.