Данил поднялся от стола и подошел к одному из забитых толстенными томами шкафов, провел пальцем по корешкам.
— Сообщил же он только одну ценную вещь: что ключом к этому существу может быть какой-то из характерных для него стигматов[31]. Демон перешел в нашу реальность через певицу, охваченную творческим безумием и под аккомпанемент бухающего оркестра. Затем, в ходе принятия материальной формы, это существо заморозило звуки, словно ими питалось или, наоборот, их опасалось — не знаю. Сама я все это помню, как в тумане, неожиданно вдруг все застыло и утихло. Чудище выскочило из тьмы: такой странной, разливающейся ниоткуда, совершенно материальной.
— Эктоплазма, — Данил не переставал разыскивать книгу.
— Существо воспользовалось мгновением прекращения действия, долгой паузой в пении, и вот тут оно появилось окончательно: напало на несчастного барона и сбежало. И в тот же самый миг все вернулось к норме. Старичок рекомендовал, чтобы я сконцентрировалась на главных эффектах возникновения демона: на звуке, тишине, темноте.
— Есть! — с триумфом объявил инженер, вытащил с полки громадный томище и положил его на стол. — «Рассуждение о сверхъестественных науках, и, в особенности, о сверхъестественной истории»; сюда же сунута брошюрка авторства пана Ваги «О демонах, выдуманных поэтами и художниками». Вообще-то где-то должна быть «История демонических обычаев и их чувственности». Помню же, что покупал, только где она?
— Я решила начать от первого стигмата: звука, конкретно же: с музыки и связанных с нею видов искусства, — задумчиво продолжила Генриетта, жестикулируя сигаретой, зажатой между двумя пальцами, — отправилась в Музыкальный Институт, где меня принял сам директор, герр Апполинарий Контский[32]. Он терпеливо выслушал меня и старался хоть в чем-то помочь, но, к сожалению, его знания о сверхъестественных свойствах звука оказались ничтожными. В Институте занимаются практической подготовкой музыкантов и теорией музыки, а не исследованиями над ее влияния на физическую ткань мира. Я получила от него перечень лиц, связанных с этим искусством и способных сказать нечто большее. Придется провести наступление на кабинеты театроведов, создателей опер и музыкальных редакторов.
— Хмм. Попробуй еще узнать вот что: а не обнаружила ли полиция в Опере какие-нибудь образчики эктоплазмы. — Данил, склонившись над столом, листал книгу. — Если бы тебе удалось найти для меня хоть самую малость ее, тогда, возможно, мне бы и удалось напасть на след этого существа. Но я ничего не обещаю; вначале надо покопаться в литературе, то есть пролистать это вот сочинение. Я, видно, тоже поговорю с паном Антонием Вагой.
— Наместник наверняка будет благодарен вам за участие, герр инженер, — ледовым тоном объявила Генриетта, после чего погасила окурок в лабораторном керамическом испарителе.
Она резко поднялась и направилась к двери. Данил оторвался от книжки, внимательно глядел на уходящую девушку. Зачем эта игра? Ну почему она так выдерживает делящее их расстояние? Быть может, это некий прусский брачный обычай? Или нет? Здесь она выступает в качестве представительницы власти, как государственный служащий, и пытается создать барьер, чтобы не объединять расследования с личной жизнью. Нуда, именно это и подразумевается!
Он вскочил по стойке смирно и отдал салют.
— Так точно, пани комендант. Рапорт сдам непосредственно в пани штабе, хотя и мой участок передовой открыт для пани в любое время дня и ночи. За работу принимаюсь незамедлительно!
Геня с выражением игрока в покер поправила воротник пальто и, не прощаясь, вышла во двор. Повеяло холодом. Алоизий стоял на коленях в паре шагов от двери, старательно делая вид, будто бы копается в ящике с инструментами. Ясное дело: подслушивал. Увидав Генриетту, он широко усмехнулся и подскочил к ней, чтобы провести до ворот.
— Я рассчитываю на то, что ваше сотрудничество даст гораздо большие плоды, чем арест какого-то опасного демона, — сказал он девушке, открывая дверь в воротах и кланяясь в пояс.
— Похоже, ты просчитаешься, — буркнула фроляйн фон Кирххайм и энергичным шагом отмаршировала по направлению к улице Маршалковской.
Профессор варшавской Драматической Школы, Ян Хенциньский[33], проживал в импозантном каменном доме на углу улицы Братской и площади Александра, которую местные жители называли площадью Тшех Кшижы (Трех Крестов)[34].
31
Здесь не имеется в виду клеймо на теле раба или характерные знаки, появляющиеся у страдающих религиозной истерией: язвы на руках и ногах в тех местах, где, якобы, пробивали руки и ноги Христа, но существенные признаки. — Прим. перевод.
32
Аполлинарий Контский (польск. Apolinary Kątski; 23 октября 1825 года, Варшава — 29 июня 1879 года, там же) — польский российский скрипач, композитор и педагог (в англоязычной Википедии дается намек на его дворянское происхождение: Apollinaire de Kontski).
Родился в семье музыкантов. Его брат Станислав тоже стал скрипачом, братья Антони и Кароль пианистами.
В возрасте четырёх лет начал обучение игре на скрипке под руководством отца, Гжегожа (Григория) Контского. В возрасте пяти лет выступал при императорском дворе в Санкт-Петербурге, исполняя концерт для скрипки Пьера Роде. В 1836–1849 гг. жил в Париже, брал уроки Никколо Паганини.
Выступал в многих столицах Европы вместе со своими братьями и сестрой Вандой. В 1837 году выступал на коронации королевы Виктории в Лондоне. В 1849 году выступал в Кракове, в 1850 году в Варшаве.
В 1852 году стал солистом Императорских театров в Санкт-Петербурге как преемник Анри Вьётана. Занимался также камерной музыкой вместе с Антоном Рубинштейном, Теодором Лешетицким, Александром Даргомыжским и дочерью Вандой.
В конце 1850-х годов вернулся в Варшаву. 26 января 1861 года основал Музыкальный Институт в Варшаве и стал преподавателем по классу скрипки. — Википедия.
33
Ян Хенциньский (пол. Jan Konstanty Chęciński) (22 декабря 1826, Варшава — 30 декабря 1874, Варшава) — польский писатель, актер и театральный режиссер, профессор варшавской Драматической Школы. Был автором либретто к опере «Страшный двор» Станислава Монюшко (премьера прошла в 1865 году). — Википедия
34
Название площади может ввести в заблуждение. Первые два позолоченных креста располагаются на верхушках барочных колонн, изготовленных в 1731 году Иоахимом Яухом по заказу короля Августа II Сильного для отметки начала «пути на Голгофу» или «Кальварской дороги» (польск. Droga Kalwaryjska). Третий крест держит святой Ян Непомуцкий, статуя которого была установлена в 1752 году Великим коронным гетманом Францишеком Белиньским в честь завершения мощения варшавских улиц. Тогда местное население и прозвало район площади «Rozdroże trzech krzyży» — «Перекрёсток трёх крестов». Четвёртый же крест венчает купол костёла Св. Александра, возведённого в 1818–1825 годах польским архитектором Кристианом Петром Айгнером. Первоначально и сама площадь носила имя св. Александра. — Википедия