А где Людвиг?
Она подошла к окну. Нет, во дворе среди играющих с куклами девочек его, конечно, не оказалось.
— Людвиг!
В ответ молчание.
— Кристина!
Никакого ответа. Может быть, она с ним?..
На лестнице послышались осторожные шаги, и вошедшая в комнату Цецилия, как обычно, сразу же сделала книксен.
— Уже изволили встать, госпожа ван Бетховен?
— Попробовала. — Магдалена печально улыбнулась. — Ты не видела Людвига?
— Он в амбаре, куда я отнесла корм для кур. — Цецилия чуть приподняла миску с горсткой зерна. — Стоит там и высматривает сквозь чердачный люк паром. Такой странный, молчит, на вопросы не отвечает. Привести его?
— Будь так любезна, Цецилия. Мне пока ещё трудно спускаться по лестнице.
Через несколько минут Цецилия привела мальчика. Госпожа Магдалена тут же отвела его в гостиную и посадила к себе на колени.
— Ну, хорошо-хорошо, я понимаю, тебе было очень тяжело, ты был, по сути, совершенно один, но теперь всё позади, и я снова смогу позаботиться о тебе. Но скажи, почему ты в последнее время так редко подходил ко мне? Может, ты решил, что теперь я люблю только твоего брата?
Он замотал головой.
— Или это из-за бабушки?
Вполне возможно. Во всяком случае, сейчас Людвиг был совсем не похож на себя.
— Я всё тебе расскажу. Твоя бабушка перенесла много горя. Почти все её дети умерли, и единственный, кто выжил, был твой отец. С горя она начала пить, и Дода был вынужден отправить её в монастырь. Поэтому мы говорим о ней как о покойной.
— Значит, она не умерла? — Людвиг недоверчиво сощурился.
— Нет, и отец отвёз её обратно в монастырь. Там ей хорошо.
Он недоверчиво скривил рот.
— Нет, ей на самом деле там хорошо, Людвиг, поверь мне. — Мать погладила его по лбу и тут же отдёрнула руку. — Да ты весь горишь. Как я сразу не заметила, что у тебя такое красное лицо.
— Я же шпаниоль, мамочка, — невольно вырвалось у Людвига.
— Тихо, он спит. Сходить за врачом? — Любезная толстощёкая госпожа Фишер на цыпочках подошла поближе. — Дайте-ка я посмотрю на его сыпь.
— То ли скарлатина, то ли корь. — Магдалена осторожно откинула одеяло и ласково погладила Людвига по голове. — Бедняжка, я в эти дни никак не могла позаботиться о тебе. Кто знает, как долго он носил в себе болезнь!
— Успокойтесь. Сыпь может ничего не значить, а температура у детей проходит, как летний дождь.
На следующий день вечером госпожа Фишер снова зашла в квартиру Бетховенов.
— Ну, как там наш пациент?
— Сыпь прошла. Только Людвиг ещё довольно вялый, и у него совершенно нет аппетита. Думаю, он только притворялся больным, хотел, чтобы мать приласкала его. Ну, ничего, я завтра заставлю его встать. И пусть не ждёт пощады.
— Ах, это ты, Цецилия. — Госпожа Фишер обернулась, заслышав шум шагов.
— Можно я вечером прогуляюсь с Карлом до Рейна?
— Я тоже хочу. — Людвиг попытался было встать.
— Ещё чего выдумал. — Мать сильным толчком заставила его снова лечь. — Сегодня нет. Будь умницей.
— Но Дода ждёт меня на пароме! — Людвиг заворочался в кровати и прижал ладони к вискам. — Он зовёт меня к себе!
— Что-что-что?.. — Лицо Магдалены стало белым как мел. — Ой, у него опять жар. И снова сыпь выступила.
Госпожа Фишер какое-то мгновение внимательно смотрела на мальчика. Глаза её округлились и застыли, она одёрнула юбку и поправила шаль.
— Бедного мальчика нужно срочно отправить в больницу.
— Никогда.
— Теперь я вижу, что у него за болезнь, — тяжело вздохнула госпожа Фишер. — Вы только посмотрите на его покрытые пятнами лоб и руки. Скоро у него всё тело будет таким. А на пятнах образуются узелки. Нет, нет, немедленно в больницу, иначе он заразит весь дом.
— Бог мой, госпожа Фишер, что вы такое говорите?
— У него чёрная оспа.
Магдалена отчаянно вскрикнула, а затем упрямо заявила:
— Я останусь с ним здесь одна. Поставьте у порога миску и кладите туда немного еды. Но только не прикасайтесь к ней... И я очень прошу вас, госпожа Фишер, никому ничего не говорите.
— Хорошо, пусть это останется между нами.
Магдалена проснулась, когда уже занимался рассвет и с улицы доносилось щебетание птиц.
Звал ли её Людвиг? Жив ли он ещё? Она так ослабела и устала, что забыла о своих обязанностях и крепко заснула.
Озарённые светом догорающих свечей веки Людвига чуть дрогнули. Его необычайно мощная для маленького мальчика грудь мерно вздымалась и опускалась, подобно кузнечным мехам. Коричневые пятна уже покрывали всё лицо, губы, шею и частично тело.