– Ну разве что чуть-чуть пополнела…
Тессина со всей силы лягнула меня:
– Животное!
– Не поделюсь с тобой рубцом.
Мы расхохотались, хотя на самом деле она пнула меня довольно сильно: нога болела и пульсировала. Тессина направилась вперед, сквозь лабиринт лотков, а я последовал за ней, слегка прихрамывая. Когда мы проходили мимо торговца фруктами, рука Тессины метнулась, быстрая, словно богомол, в груду алых вишен. Никто больше не заметил, и когда мы прошли еще несколько шагов, она повернулась ко мне и разжала пальцы, открывая горсть ярких ягод.
– Вот, возьми. – Она протянула мне одну.
– Но я же всегда ем…
– Заткнись! Ты и впрямь совсем ребенок иногда. Держи!
Я наклонился вперед, и Тессина засунула маленький шарик мне в рот:
– Ну?
– Лучше ты сама мне скажи.
Я взял еще одну вишню и поднес к ее губам. Она раскрыла рот, откусила. Потом прикрыла глаза, потом улыбнулась. Капелька винно-красного сока появилась на нижней губе, и Тессина всосала ее обратно.
– Похоже на вишню, я бы сказала.
В эту игру мы играли все время.
– И?..
– Мм… Кислая. Не как лимон. Больше похоже на гранат. А потом сладкая. Как варенье. И чуть-чуть миндаля, – добавила она, сплевывая косточку на камень.
– Правда? Гранат?
– Да. Теперь ты.
Я катал вишню во рту, так чтобы скользила по языку. Был проблеск соли от пальцев Тессины и привкус ее самой: шафран, фиалки, устричный сок. Также чувствовался другой вкус – вероятно, человека, который собирал вишни с дерева.
– Если ты вернешься и спросишь этого зеленщика: «Те вишни, которые я стащила, откуда они были?» – то, могу спорить, он скажет: «Из Челлено». Хороший выбор – очень дорогие.
– А почему?
– Чуть хрустящие, чуть маловатые. Кроме того, не настолько свежие, как выглядят, – они пришли с другой стороны горы Амиата, ехали по дороге Салария несколько дней…
– Но вкус!
– Синий.
Тессина кивнула – очень серьезно. Это была правда в своем роде: вишни красными у меня во рту не бывали никогда, а только цвета яркой, трепещущей лазури.
– Это хорошие вишни: синие, как одежды Мадонны в Сан-Марко. Вокруг косточки белое, а косточка… – я выплюнул ее, – горькая! Как молоко одуванчика.
– Ты такой странный, Нино! – восхищенно заявила Тессина. – А как насчет граната? Я была права?
– Но гранаты же не синие, правда? Нет, ты все-таки почти права. Однако это сложная кислинка… – Я облизнул губы, пытаясь разгадать ее.
– Боже мой! Сложная! Только ты можешь такое придумать. Хочешь еще одну?
Она взяла вишню и засунула между моими губами, потом помедлила мгновение и нежно погладила меня по щеке:
– Как ты стал таким, Нино?
Тессина спрашивала меня об этом много раз, и я всегда пожимал плечами и говорил: «Не знаю» или «Каким таким?». Она обычно дразнилась или сердилась, но сегодня, кажется, не намечалось ни того ни другого. Все равно я и сам этого до конца не понимал.
– А ты и правда хочешь знать?
– Конечно. Неужели расскажешь? – Улыбочка говорила, что она в это не верит.
– Да.
– Правда? Почему – потому что я сказала, будто ты только о еде думаешь?
– Возможно. Но это правда. Я… я не совсем нормальный.
– О Нино! – Тессина взяла меня за руку и притянула к себе. – Ты все еще тоскуешь по матери. Я не имела в виду ничего такого. И вовсе ты не становишься жирным.
– Нет! Нет! Дело не в том! Но я проводил много времени с моим дядей и постоянно думал о маме. Там осталось так много, и оно уже уходит. Я просто вспомнил кое-что из давних времен, вот и все.
– Так расскажи мне, и мы будем помнить оба.
Я закрыл глаза.
Доска с круглым верхом стояла на мольберте в озере света, и свет сиял на лицах Марии и ее ангела. Я прошел к мольберту – это я помню, но, возможно, только потому, что мама никогда не давала мне забыть, – и уставился на Мадонну. Потом я развернулся и заметил дядю Филиппо, стоящего в пыльных тенях.
«Дядя! А где платье Марии? – спросил я. – Ангел говорит ей одеться?»
– Ты же не сказал этого, правда? – Тессина покраснела и перекрестилась, хотя выражение лица у нее было отнюдь не благочестивое.
– Сказал.
Наверное, тогда в студии повисло глубокое, ошарашенное молчание взрослых. А потом Филиппо рассмеялся – смехом теплым и ярким, как вино с пряностями.
«Да, малыш. Ты совершенно прав. Хочешь помочь мне ее одеть?»
«Но где ее одежда, дядя?»
«Она у меня вот тут. Подойди посмотри».
Он подвел меня к заляпанному столу на козлах. Я не увидел там никакой одежды, только множество горшочков и бутылочек, и кусков камня, и две ступки с пестами – одну большую, одну маленькую. Я, наверное, нахмурился и принялся недоуменно чесать задницу.