ками, долями, половинками, доли секунды сложатся тайным пунктиром в путь.
Книжная девочка выжила лишь из ума как будто, ум – это вовсе не надобность, как нам хотят внушить, банка ее наполнена, кольца сквозного спрута тянутся к
черной форточке сущее ворошить.
32
Каблуки
в кармане
Кипарисовое масло
Когда по тексту либретто уносят в ад сиротского Дон Жуана, всегда разда-
ется кашель и непременно в партере, ему подносят записку: «Владимир, по-
верьте, рано», и он получает по вере, и всё неродное близко. Вот так протянешь
руку, погладишь свою недотыкомку, выключат свет, где шуба, не читки требу-
ют здесь, ну будешь, как дети, плакать, но голос уже не тот, получится слиш-
ком грубо, второй режиссер не любит, когда здесь разводят слякоть. Владимир, поздно уже, в пистолетах испорчен порох, ну даже приставишь к виску, а он за-
молчит угрюмо, актеры наводят тоску - уронят на сцене ворох, потом собирают
у всех на виду, акварельная ветошь ГУМа. Владимир, поздно уже, без четвер-
ти десять скоро, пора отпустить суфлера, хотя бы до первой будки. Владимир, возьмите драже и вялые незабудки, нет, я говорю любя, какая там тень укора.
Просто возьмите их и идите за тридцать земель, овации - это скучно, я уж до-
слушаю как-нибудь, наша привычка - сила, я ни о чем в этой жизни вас, кажет-
ся, не просила, но если окажемся в следующей где-нибудь, где докучно трам-
ваи звенят по брусчатке воскресной и вас уже не раскрыть, тянете время из всех
пустот, хоть что-то да обретете, не думайте, как повезло нам с вами совсем не
быть, разгадку вчерашней тайны найдете на обороте.
Кипарисовое
масло
33
Море эгоиста
Леночка думает: «Сын мой первый, это не верблюжата, это не плюшевые
медведи, зайцы или кроты, это досадное заблуждение или уже расплата, да, вот и всё, ребята, как мне приснился ты. Как я тебя кормила своею плотью, чи-
тала «Рейнеке-лиса», читала вывески магазинов готового платья, ты мне гово-
рил: «Успокойся, мама, покой принесет мелисса, я протяну тебе руку в холод из
пустоты». Леночка думает: «Мальчик мой маленький, что тебе здесь не спится, нужно ли торопиться выйти на свет из тьмы. Это скорее горлинка, помнишь, та-
кая птица, мы ей поставим клетку, воду, зерно, не мы – кто-то другой здесь хо-
дит вечером, хочет играть стакатто, милая мамочка, руки отнялись и больше их
не поднять». Леночка думает что-то и хмурится виновато, прежде чем ставить
точку, ровно выводит «ять».
34 Море эгоиста
Хрустальный дворец, роман в письмах
Мария Ильинична, вот еще случай на железной дороге – я вышел на станции
вам безымянной купить полфунта халвы, приехать к полудню, закончить с блок-
нотом спор, и мой Бог в залоге, и в каждой торговке копеечной долго таитесь вы.
Я отрицаю ваше присутствие и говорю «не верю», рельсы закончатся, что неизбеж-
но, как чудо, когда-нибудь. Вы говорите мне: «Кто, как любовь, подобен этому зве-
рю – ты же в его горсти, поэтому просто будь».
Аркадий Сергеевич, поезд ушел без вас, я хотела остановиться, но по инерции
речи текут по шаблону вспять. Я бесподобно глупа – надо было всё начинать с безу-
словно пустой страницы, а когда пространство заполнится, всё начинать опять.
Мария Ильинична, мой голубчик, трудно держаться роли, как далеко заводят
рифмы – и за версту молчим. Я отрицаю ваше присутствие в форме фантомной
боли и уезжаю на воды в четверг в мой четвертый Рим. Предполагаю, что ваше имя
станет последним словом, которое мне удастся плохо произнести. Самому себе в
назидание в мире моем весомом я храню его каплей ада в чужой горсти.
Аркадий Сергеевич, имя мое фонетически безнадежно, а если выбросить глас-
ные, вовсе не суждено сделать небывшим то, что избыточным сделать можно, но
все это слишком грустно и рядом бокал «Перно».
Мария Ильинична, редко ко мне доходят дурные вести, но если доходят, я их пре-
вращаю в нечто для малых сих. Помимо прочего говорю вам – всё-таки будем вместе, иначе зачем написан этот глупейший стих, иначе зачем отвечаете – в страсти марать бу-
магу горите, сгораете, но в невозможности вам сгореть есть нечто высокое, что равно-
ценно страху, и дверь открываете только на щелочку, мир – на треть.
Аркадий Сергеевич, коли назвались груздем – сидите смирно, а я поливаю
вас радостью, мир и покой дарю из духа противоречия. Скоро приедем – Смир-
на, и вы на песке мне напишете вечное “I love you”.
Куда занесло нас с вами – за краем земли погода не балует нежностью и не пе-
Хруста
стует тонкий вкус, но льный