на курсы шитья, или нет – связать ему свитер из этой махровой нити, подарен-
ной с умыслом, Любовь Николаевна спит, он продумал все свои мысли, потом
их поспешно вытер – процесс мыслетворчества пробуждает недюжинный аппе-
тит. Утром Любовь Николаевна надевает платье из бежевого кримплена, сторо-
нясь людей из провинции, идет за батоном в нашу boulangerie, читатели шепчут-
ся – платье ее не достает колена, но все-таки нет – говори, как всегда, говори.
Аптекарский
огород
5
Poison Ivy
Закройте ей лицо поскорее – ведь путь не близок, через сорок дней у нас мо-
жет быть новый герцог и всё зачтется, уже сейчас несут кипяток, приносят две
сотни мисок, я пытаюсь не думать в рифму, хоть редко, но удается. Герцоги-
ня Малфи была ребенком, читала Экклезиаста, что всё течет и меняется, в Тем-
зе плывут сосуды, иногда роняла закладку, нет, это так нечасто, мэр велел выру-
бать осины – деревню дерев Иуды. Она сидит под самым разлогим деревом, ду-
мает – яблони редко встречаются на пути, но тяготений сила велит открывать ка-
литку, и скрипнет ветка, всё-таки зря никого ни о чем не просила, особенно гер-
цога – тем вот надел на Стрэнде, золотая цепь, горностаевый плащ с отливом, а
тебе миллиона строк, дорогая Венди, не хватает для счастья, задумайся о краси-
вом. Ты зайдешь к нему, отравив кинжал в соседней аптеке, поцелуешь в лоб, в бессмертье толкнув собрата, и, наверное, Бог о смерти, любви, человеке ино-
гда вспоминает, но как-то так виновато. Закройте ей лицо поскорей, иначе уви-
дят дети, и какие-то карлицы тихо всплакнут в подолы, и тисненый том поднесут
королеве Елизавете, выходящей во сне в Венеции из гондолы.
6
Poison Ivy
Мосты и туманы
Тушинский вор собирает пепел и шепчет: «Не обессудьте, сегодня ветер не
западный, ртутный столбец завис». Марина выводит старательно: «Что мне Мо-
сква, я же – кукла Тутти, зачем так ярко горишь, словно лилия Флёр-де-Лис». За
нею пришел околоточный – вот вам моя веревка, они ведь ворвутся – в родном
безмолвии не пощадят. Мой добрый пан, я же вижу, как вам неловко – возьми-
те рубль серебром для своих щенят. Я выйду к ним и прочту что-нибудь из но-
вых, мой первый муж был дьяволом, этот – нет, на казнь всегда приходят в чу-
жих обновах, он тоже умер, значит, уже поэт. Мой сын читал “Te Deum” и дет-
ский лепет мешал мне купаться в мести, теперь она все падежи и склонения так
закрепит, что не отцепишь больше, моя вина. Мой добрый пан принесли нам
прибор и мыло, чтобы не очень долго идти ко дну. Я напишу им: «Всё это тоже
было, и не вините больше меня одну». Скоро подует ветер другой, и пепла здесь
не останется больше – одни следы, но от горения яркого я ослепла и докрича-
лась только до немоты. Можно ведь многоточием напоследок всех нерожден-
ных заживо обелить? Я открываю глаза, вижу красных деток, кровью помазан-
ных править и кровь пролить. Но господин Загоскин закроет тему, мне в поста-
новке оперной места нет. Добрый мой пан, положите побольше крему, это мог
быть совсем не плохой балет.
Мосты и туманы 7
Все любят сыр
Крошечка-ховрошечка знает – все барышни пишут стихи и играют на фор-
тепиано, читают Гегеля за чашкой мокко, пыль стирают пером павлина, видят
в себе спасителя, видят в себе тирана, прохожие дарят им отчество и высыха-
ет глина. Крошечка-ховрошечка знает – Плиний был много старше, когда зола
из Везувия метром легла на спину, я научусь писать, от любви в этом плотном
марше сорок нот, и продайте, доктор, еще стрихнину. Нет, у вас нет рецепта, идите-ка вы домой, поспите часок-другой, посмотрите «Морену-Клару», сер-
вер не выключен, раною ножевой смотришь на мир, уподобив себя кошмару, который снится без вариаций из года в год, детство, отрочество, юность из про-
висаний текста, Крошечка шлет Гумилеву, что кто-то сюда придет, она ему ска-
жет, что, дескать, не так, невеста, живое свидетельство употребления эфирных
масел и льна, так же было у Рембрандта – смешивал краски, потом отравился
хною, вешать плакаты на лестницах – скажут, что я сильна, ритм иногда хрома-
ет, но так, порою. Жертвою классических методов воспитания в крошечный тур-
никет, шлет Гумилеву, что все ушли, не выпив и полстакана, и никого на полях
этой книги нет – разве какая сонная несмеяна будет писать тебе любовную ли-
рику (есть ведь такой раздел), будет вынашивать мысли, пока не оформит ско-
пом, листик по листику плод дорогой раздел, в постном меню аппетит бередит
укропом.
8
Ну не нарочно ведь пишешь мне – в тринадцать еще неверно, сорвали клуб-