тистовый и вытирает пену, из декораций выходит девушка и произносит: «Кто
ты, что-то знакомое видится, память куда я дену». К окончанию пьесы импера-
тор велит позвать вестового и вернуть графа К. с полдороги в предместия Саха-
лина. Граф К. говорит: «Разве я пожелаю злого далекому, ближнему, впрочем, уже долина, как-то цветут виноградники, жницы несут колосья, девушка в деко-
рациях мой монолог читает. Я бы остался с ней, никого не брось я, нужно на без-
ударные – только любовь узнает».
Осиные гнезда 17
Дублинские музыканты
«Вышел из дома в одиннадцать наш королевич Бова», - написано в рубри-
ке происшествий мелким и злым шрифтом, - “на улице он повстречал карету и
крысолова, и неизвестно, куда девался наш друг потом”. Отец семейства отло-
жит газету, выпив на завтрак кофе, ни за понюшку белого в Рейне окончил век.
“Милая-милая”, - он говорит продавщице Софе, - «тут проезжала карета, за нею
шли сто калек”. Один другого печальнее, в кинематограф, право, куда еще на-
правляться им в наш просвещенный век. А вы тут смотрите за угол, вам не нуж-
на оправа, читаете письма Чехова. За поворотом рек всегда находят излучину, там он лежит, наверно, всегда молодой и искренний, мог бы еще писать. А вы
бы его читали так долго и равномерно? А что, он мне даже нравился, а этот кры-
синый тать подвел его под излучину и выпить заставил красного (здесь рифмы
такие мелкие, что лучше закрыть глаза). Но в красном вине, скажу я вам, нет ни-
чего ужасного, им причащают в церкви, из гроба растет лоза. К чему нам все эти
ужасы здесь, половина города вам скажет - он сам повесился, куда ему было
плыть. Добавлю вам мяты перечной. Нет? Ну тогда вот солода. Я выгляжу прав-
да молодо? Ах вы, поумерьте прыть. А вот крысолов и дудочка в карете зеле-
ной спрятаны от глаз любопытных - это вам не траченный реквизит. А вот кры-
солов и дудочка пришиты к себе, залатаны, они вспоминают прошлое, тряпич-
ный хребет звенит.
18 Дублинские
музыканты
Кочующая роза
Княжна любила гостить у Арсеньева, летом играли в лото, приходили с за-
вода – в зарплату опять игрушки, купите мягкого зайца – ну больше ведь вам
никто не напишет такого, иголки, сосна, подушки. Княжна всегда считала, Ар-
сеньев, конечно же, скрытый мот, столько плюшевых зайцев в имении, их за-
водные тушки нужно просто подбросить – пускай себе там живет, мы не устро-
им пикник, а спрячемся у опушки. Нет, дорогая княжна, это будет наш карна-
вал, приготовим корзиночки с рыбным паштетом и сэндвичи с желтым маслом, я прожил столько лет и совсем ничего не искал, растворимся в беспечном, без-
личном и безопасном. Теперь давайте раскроем карты, посчитаем точки в лото, ведь на самом деле вы – крестьянская девушка Марфа, вы пытались учить Вер-
лена, но было опять не то, вы всегда болели, гуляя в саду без шарфа. В жиз-
ни много такого, мой друг, – опасно перемудрить, прослыть плохой хозяйкой и
выжатым рифмоплетом, по утрам распускать канву – тут красная эта нить, как
будто нам всё дается кровавым потом. Нет, я знаю историю, я иногда права, тут
лежит голова брюнетки Иезавели, ну птицы тут не поют, и не растет трава, но
всё восстановится – дайте им три недели. Княжна любила гостить у Арсенье-
ва, утром выйдет на мол, ну почему я не чайка или пускай актриса, а потом воз-
вращалась, велела подать на стол, и летучий корабль укрывала верхушка мыса.
Кочующая роза 19
Счастье возможно
На этой карточке сняты, кажется, мы с тобою. Ты под вуалью, а я доедаю
люля-кебаб. Милая Полинька, я не хочу быть куклою восковою, попеременно
то нищ, то влюблен, то слаб. Ты попрекаешь модисток и пьешь с соседями по
партеру, все они – бедные люди, и этим слегка горды, потом открывается зана-
вес, примем Сарду на веру, всё, что написано как заклинание пустоты. Милая
Полинька, утром не будем питаться вчерашним бредом, сразу пойдем в трат-
торию, молча нарушив сплин. Официант заботливо нас обвенчает пледом, ска-
жет: «У вас последний, в общем, всего один». Что же ты делаешь, Полинька, ря-
дом со мною в мире, так вот протянешь руку выбить мою скамью, сколько тво-
их шагов, подумай, всего четыре, для равновесия в мире что-нибудь дожую. Нет
для тебя прощения, Феденька, вынуть руку из-под корсажа – с глаз не опустится
плотная пелена. Наши соседи в партере чувствительны, словно сажа, и в ощуще-
ниях смерть прошлогодняя им дана. Это, конечно, фигура не нашей речи – вый-
дешь на улицу, бросишь извозчику: «Teufel, вези вперед». Думаешь – этот мир
взвалить бы себе на плечи, ну а его уже нет, теперь вот и твой черед. На этой