Самюэль Элиас и Магнус осторожно крадутся к своим партам и садятся.
Затем еще осторожнее косятся на парту Тюлле. Пусто. И сколько они потом ни глядят — ее все нет. Ни на этом, ни на следующих уроках!
Вторник, одиннадцатое апреля
Только на другой день Тюлле вновь сидит за своей партой, и учительница, стоя у зеленой доски, спрашивает, кто может объяснить, что, собственно, произошло накануне, потому что сама Тюлле отказывается объяснять. Может быть, кто-то другой расскажет, почему Тюлле вошла в магазин самообслуживания, нагрузила тележку конфетами и каким-то образом ухитрилась пройти мимо касс на улицу. И еще учительница хочет знать, почему Тюлле затем вошла с той же тележкой в другой магазин и продолжала здесь грузить конфеты! Ее задержали только в третьем магазине, когда заведующий вызвал полицию.
Учительница всячески пытается добиться толку от Тюлле и от всего класса. Снова и снова просит, чтобы кто-нибудь помог ей разобраться в этом деле. Лучше всего, если бы Тюлле перестала бояться и сама все рассказала! Но Тюлле молча сидит, зажмурив глаза, а когда учительница подходит и гладит ее по щеке, она сползает со стула и прячется под партой от всех расспросов. После чего учительница уже ничего не говорит, и воцаряется мертвая тишина. Класс молчит, и усиленнее всех молчат Самюэль Элиас и Магнус. Они плотно сжимают губы, покраснев от натуги, и когда учительница выходит в коридор, чтобы сказать что-то полицейскому, который тоже хочет побеседовать с Тюлле, друзья совсем теряются.
— Самюэль Элиас! — шепчет Магнус, обернувшись назад.
Но Самюэль Элиас не решается встретить его взгляд. Мысли сбились в клубок где-то в самом затылке и никак не желают выходить оттуда и распутываться, так что он ничего не понимает, когда Магнус шепчет:
— Молись богу, чтобы нам ничего не было!
— Зачем? — шепчет в ответ Самюэль Элиас. — Я не верю в бога!
— Я тоже не верю! — шипит Магнус. — Все равно молись, вдруг он все-таки есть!
— Думаешь, он нас услышит по такому случаю? — сомневается Самюэль Элиас, еле сдерживая слезы.
— Ага, — шепчет Магнус. — В старые времена, когда все в него верили, он, само собой, не мог каждого слушать. Оттого в старые времена всем так тяжело жилось!
— Сейчас тоже тяжело! — отвечает Самюэль Элиас и трется носом об рукав.
— Но сейчас в него почти никто не верит! Теперь он только рад будет, если к нему кто-то обратится!
Боязливо посмотрев по сторонам, они молятся:
— Милый, хороший бог, сделай так, чтобы Тюлле не наябедничала!
И Тюлле не ябедничает. Весь день она молча сидит под партой, плотно зажмурив глаза. Только один раз открывает их и смотрит на Самюэля Элиаса, но тут уже он быстро зажмуривается!
Среда, двенадцатое апреля
На другой день Тюлле опять сидит под партой. Прямо с утра забирается туда и не выходит до самого звонка на большую перемену. Тут она вылезает из-под парты и бежит вместе со всеми в столовую.
Берет свою порцию, идет к столу, нагибается, чтобы сесть, и проливает молоко себе на колготы! И как заплачет, как закричит, что это Самюэль Элиас и Магнус виноваты! Кричит, что это они ее облили!
Самюэль Элиас и Магнус стоят со своими тарелками и кружками, совершенно огорошенные. Что за бред! Да они еще не успели даже выбрать себе стол! Поспешно отставив еду, они выбегают из столовой, выскакивают на двор, огибают здание школы и останавливаются, не зная, куда деться. В конце концов они прячутся за красной машиной на автомобильной стоянке перед школой. Находят себе хорошие камни и колотят ими по машине! Они так возмущены несправедливым обвинением, что колотят изо всех сил. И так как это не помогает им забыть про молоко и про другие дела, в которых теперь замешаны и полиция, и бог, они царапают камнями красный лак, выводя корявые буквы:
После чего возмущение проходит, и его место занимает страх при мысли о том, что они натворили. К тому же оба голодные, так как не успели съесть школьный завтрак из-за поспешного бегства.
— Не свисти у меня ветер в кармане, пригласил бы тебя в ресторанчик! — повторяет Самюэль Элиас слова, которые теперь нередко слышит в разговорах папы с мамой. — Но я ведь фактически безработный!
Магнус кивает, и в следующую минуту унылое выражение покидает его лицо и исчезает вдали темным облачком.
— Самоха! — говорит он. — Пожалуй, я устрою тебе работу!