— Будем показывать королю магию воздуха?
— Не думаю. Король — религиозный человек. Маги с Островов избавлены от необходимости создавать себе богов — наверное, оттого, что слишком близко соприкасаются с истинными Силами. Нам не требовались культы и ритуалы. Даже в Городе-на-Холме, так случилось, религиозные общины не были сколько-нибудь заметны. В Скальной же сосредоточена и церковная власть, там находится главный собор. К счастью, их главный епископ, патриарх — разумный человек. Я давно нашёл с ним общий язык, и патриарх обещал не противодействовать нам. Мы договорились действовать к взаимной пользе, обставив дело так, словно наша магия очищена и благословлена Церковью. Тем не менее, в Столице следует избегать несогласованных "чудес", да и "чудес" вообще, чтобы не смущать умы.
...В Столицу мы въехали ночью в большой карете — тяжёлом и неуклюжем сооружении, которое я возненавидел к концу путешествия — карету неприятно качало, я не мог уснуть, не мог поговорить с Нимо, Троготт сидел напротив, и нельзя было понять, смотрит он на нас или нет, и что думает.
К концу пути качающаяся тьма измучила невыносимо. Обыкновенно днём я вижу неясные цвета, а прикосновения воздуха создают вокруг особенный мир. Если же мы с Нимо держимся за руки — мир этот становится почти зримым, живым, отчётливым. Но стенки кареты запирали меня, делая по-настоящему слепым. А ещё — я не знал, что чувствует Нимо, не решаясь взять его ладонь при Троготте.
Неужели, он всё так нарочно устроил — запер в этом отвратительном ящике на колёсах, чтобы понаблюдать за нами? Интересно, чего он ждёт — что мы будем держаться изо всех сил или плюнем на него и сделаем вид, что Троготта вообще не существует?
Всякие дурацкие мысли лезли в голову. Самым мучительным был страх — что, если Троготт вообще не хочет, чтобы мы снова стали видеть и оказались свободными?! Ведь тогда он лишится власти над нами. Может, он нарочно испортил семена стэнции, а теперь испортит и пыльцу, собранную Финеттой? Если так — придётся ждать ещё долгий-предолгий год. А самое главное — мы не узнаем, будет ли в этом виноват Троготт, или стэнция из Долины Цветов слишком сильно изменила свойства.
— Если написанное в книгах путешественников и учёных — правда, то земля очень большая, Нимо, — сказал я вслух. — Если в этот раз ничего не получится, я хочу улететь с тобой отсюда — туда, где нас никто не знает. Ты уже уходил однажды, только тогда ты был один. Где-нибудь далеко наверняка найдётся страна, где так же тепло, как на Островах, а может быть, в Океане есть другой остров, и мы начнём всё сначала.
Нимо глубоко вздохнул и взял меня за руку. Тьма побледнела, сделавшись предрассветным серым сумраком, в глубине которого светились два тускло-алых огня.
Пусть себе смотрит, подумал я.
Карета стала взбираться выше и выше, минуя арки и мосты. Я знал, что дорога ко дворцу тянется крутым серпантином — центр Скальной Столицы венчал исполинский каменный столп с небольшой площадкой — Белый Перст. Серпантин казался бесконечным. Когда лошади встали, мир вокруг меня затопила тишина — внезапная и такая осязаемая, словно из горячего воздуха степи окунаешься в холодное озеро. Карета шевельнулась — и звуки льдистыми иголочками полетели отовсюду, вонзаясь мне в кожу — в пальцы, в щёки...
Лакей отворил дверцу — морозный воздух с гор ворвался внутрь, на миг закружилась голова. Я чуть не упал, мы с Нимо обхватили друг друга, замерли.
И тут где-то поблизости распахнулись ещё двери. Они были большими, огромными, за ними — дышало совершенно незнакомое пространство. Непохожее ни на небо, ни на землю. Там звуки вели себя иначе — одни точно сухие горошины, другие — скорее как маленькие молнии, прыскали отовсюду, тихие, еле уловимые — но вездесущие. Оттуда плыли, ниспадая, неведомые запахи, отдалённо напоминающие бальзамическую свежесть хвойного леса — и всё же совершенно другие.
А вдалеке, в каком-то потустороннем небесном слое нового пространства затаилось, бесконечно медленно дыша, исполинское существо.
Я стоял не знаю сколько... Нимо держал меня двумя руками — я чувствовал, что он понимает больше. Но не торопит. Троготт тоже ждал, где-то далеко-далеко. И были ещё люди по сторонам — и они ждали, затаив дыхание.
Нимо коснулся моей щеки.
— Идём, Аль, замёрзнешь.
И правда — как похолодало, будто зима! Снежинки невесомо падали и падали — на волосы, на ладони. Я повернулся, втянул воздух обычного мира — тут вот-вот должен был заняться рассвет, воздух сделался подвижнее и нёс в себе особенный, кремовый привкус утренней зари. Идти внутрь непостижимого было страшно. И я рассердился на себя за этот страх, шагнул...