Распахнулась дверь. Мигаю — отвык узнавать день глазами. Нимо растрёпанный. Мне казалось, он всегда такой аккуратный...
— Вставай скорей! Просто окуни лицо в воду и бежим!
Я делаю так, как хочет Нимо. Некогда спрашивать. Он хватает меня за плечи, говорит горячо:
— Чуть не проспали. Зато теперь ясно, что делать! Почему я не догадался раньше?!
* * *
Волна надвигалась. А тучи на востоке прорвались, будто в тёмном зале театра кто-то внезапно раздёрнул занавес, и сверкнуло солнце, пена на стене воды засияла, Дзынь почудилось, что там, на волне, сидят странные существа.
Попробую!
Захватило дух — сумасшедшая, решилась!
И так жалко, что Брэндли со мною нет! Он запищал бы от восторга, страха!
Ведьмучка стала на краю. Раскинула руки. Когда волна приблизится, будет только мгновение — но Дзынь знала, что времени ей хватит. Мгновение растянется на тысячи упоительных минут. Волна чуть-чуть развернётся, чтобы Дзынь удобнее прыгнуть на гребень, волна не ударит в берег, как они это делают обычно, но мягко уйдёт в невидимые поры, и через миг — полетит назад, в океан!
Как быстро! Как кружится голова! На воздушном корабле всё не так, а тут — дико, неистово, страшно... Дзынь не удержалась, присела на корточки, упёрлась раскинутыми ладонями в тугую, дрожащую, живую волну. Всё кипит и несётся кругом, и нигде нет ни кусочка тверди. На "Бабочке" не так страшно, правда же, не так страшно, даже в грозу!
Дзынь не решалась оглядеться. Пугала бушующая бесконечность. Ха однажды сказала, что далеко в океане волны живут иначе. Наверно, с ними можно говорить. Но ведьмучка не желала уноситься далеко. Только не так, не в абсолютном одиночестве!
А где те, кто оседлали волну? Их не видно. Как будто ветер доносил остатки голосов, возбуждённый смех и перекличку. Мазнул чужим восторгом, вспышкой солнечного зайчика в глазах. Не будь этого зова, ведьмучка, может, и не решилась бы вскочить на волну...
* * *
Чужая память врывалась голосами, точно в огромном дворе хлопали на ветру сотни сохнущих простынь.
Что-то не так. Она не знала, поднимается буря из глубины или несётся снаружи. Буря окажется небывалой — и Большой Ха от неё не спастись. Не спастись туманной сущности, которая сама не знает, кто она есть и чего она хочет. Наступит миг — место Древней Ведьмы Болот должен занять кто-то один... или не останется никого...
Жёсткая судорога изогнула тело, Большая Ха упала на четвереньки, и долину прорвал страшный вой — помимо воли, внезапно, из тёмных, позабытых самою ведьмой глубин выплеснулось самое древнее, самое первое её естество — огромной, седой волчицы, отчаявшейся и умирающей от боли.
* * *
В доме Хлюпастых царил переполох.
Заверенное королевской печатью доставлено Приглашение — младшему, наследнику, юному Брэндли. Официальное Приглашение принять участие в поиске Западных земель в составе экспедиции на "Лунной бабочке".
— Да ведь у них ещё и второй корабль не готов, — пробормотал Гнилень. — Когда-то ещё будет...
— Я сегодня же еду, дед! — твердо глянул водяник. — Мне Альт две строчки от себя приписал — я им раньше нужен.
— Завтра ты едешь, а не в ночь. У меня летучих кораблей нету, не забывай.
Лихорадочное нетерпение прошло, водяник вещи, собранные в дорогу, проверил и перепроверил, и дом обошел три раза. И ужин минул, и надо бы спать пораньше лечь — а не уснёшь. Звенят цикады, каждый звук, как искра, сверкающим ковром светятся холмы. Сверху струятся гирлянды огней — бесконечные голоса ночных птиц. Брэндли заслушался, раскрыв рот, выбежал в сад, дрожа и захватывая воздух и грудью, и глазами, и ладонями...
Вот, значит, как ОНИ всё это видят! А что со мной? Может, и я... становлюсь ветряным магом?
Брэндли подумал об этом не всерьёз, ему было сейчас важнее другое — бежать, бежать куда-нибудь, быть кем-то из этой ночи — ветром или звёздным лучом, или ручьём.
До моря было далеко. Брэндли вдруг понял, как отчаянно ему не хватает моря. Когда в груди всё кипит — море примет часть безумной силы, даст уверенность и покой. Оно не позволит воцариться опустошению в душе.
Я готов, я могу попробовать — говорить с ним!
В преданиях сказано, что древние водяные могли раствориться в струйке воды и с быстротой горного потока пронестись подземными порами, очутиться за тридевять земель. Нынешние — не могут. Слишком срослись с привычными телами. Даже могучий Гнилень не пытался исчезать в воде.