Я шёл домой, застывая у каждого поворота, чтобы убедиться, что улица пуста. Проверять действие айцзы мне совсем не хотелось.
Мама сразу увидела медальон.
— Что это у тебя?
— Мастер дал. — Больше я ничего не стал рассказывать. Мама подержала знак, не снимая с меня, а я тем временем внимательно наблюдала за её лицом. Она только вздохнула:
— Ты грязный. Плакал?
Ох, подумал я. Что придумать?! И понял, что не успею.
— Мальчишка обозвал на улице.
Она посмотрела на меня ещё — и я сжался сильнее, ожидая расспросов — но мама промолчала, подтолкнув меня к кувшину с водой.
Вечером мама тихо говорила с отцом — и я догадался, что обо мне. Я услышал только слова отца:
— Теперь он уже, считай, как не наш...
И — чуть громче — напряжённый ответ мамы:
— Не смей так говорить!
— Я только имею в виду, что мы ничего не решаем. Только он сам.
Они недолго помолчали, а потом опять заговорили тихо.
...Казалось, почти ничего не изменилось. Правда, я больше не играл с мальчишками — сперва боялся с ними встречаться, потом вдруг понял, что прекрасно обхожусь без компании. Игры, в которые можно играть одному — или с воображаемым другом — придумывались сами собой, одна другой интереснее. Главное, чтобы мне никто не мешал — а мне не мешали...
Весь город был в моём распоряжении — я постепенно стал так думать, выбирая пустынные улочки, заброшенные здания и пустыри, древние развалины на восточной окраине. Даже странно, что в городе оказалось столько укромных мест — иногда мне представлялось, что люди нарочно избегают попадаться на моём пути — не знаю, было ли это правдой, но временами я верил в это, и мне это больше нравилось, чем пугало.
Однажды я забрёл так далеко, что с поворота дороги увидел город как бы со стороны. Сперва я испугался, подумав, что не успею вернуться до темноты, но солнце было ещё в зените, и я подумал, что даже хорошо всё вышло — нечаянно открою новые места, дойти до которых нарочно не решился бы.
Мощёная большими каменными плитами дорога с обеих сторон была обсажена деревьями. Я не знал, как они называются, даже и видел их первый раз — громадные, старые, внизу, у корней, кора иссечена глубокими трещинами, в которые можно было спрятать ладонь. Зато повыше — уже на уровне моего лица — кора становилась только чуть шероховатой, а ещё выше — абсолютно гладкой и блестящей. Стволы деревьев были высокими и прямыми, кроны смыкались над дорогой, как арки в храме. Мне даже показалось, будто шаги мои по камням отдаются еле слышным звоном в эти деревья — а звон потом стоит долго в самых сводах...
Дорога вывела меня к небольшому пруду. Деревья окружали его со всех сторон. Я решил обойти пруд по берегу и возвращаться домой.
Я уже привык к тому, что никто не мешал моим блужданиям, и досадливо поморщился, увидев мальчишку с удочкой — загорелого, обветренного, лицо его было узким, веснушчатым и каким-то очень "деревенским". Что мальчишка из "деревенских", было видно и по его одежде — мешковато сидевшей короткой рубахе и штанам до щиколоток. Мальчишки в городе носили туники и чулки.
Мы долго пялились друг на друга. Потом "рыболов" спросил:
— Ты один, что ль, из городу притопал?
Я кивнул и тут же мысленно обругал себя — лучше бы соврать, что с отцом, который чуть поотстал, но скоро догонит.
— Поня-а-а-атно. — И мальчишка замолчал, как видно, тоже выбитый из колеи неожиданной встречей. Он с интересом разглядывал меня, соображая.
— А я тут вот... рыбу, значит, ужу. Ты рыбу удить умеешь?
Я помотал головой.
— А... Поня-а-атно. — И опять молчим. — Как у вас там в городах это... девчонки-то?
Он ухмыльнулся, а я удивлённо мигнул: что — "девчонки"?
— Папаша-то у тебя кто? — "Рыболов опять сменил тему.
— Архитектор. — Тут и сочинять не нужно — должность отца, не такая уж важная, называлась красивым и "значительным" словом. В глазах мальчишки мелькнуло что-то вроде испуга, но потом он снова окинул взглядом мою потёртую и кое-где заштопанную тунику, и понимающе хмыкнул:
— Ну, да ты врать умеешь... Архинекторы во дворцах белокаменных, а сынки их на лошадях с мечами, и гвардейцы с ними...
Не знаю, кого он называл "архинекторами", только ясно, что в голове у деревенщины был по этой части кавардак.
— Не "архинектор", а архитектор!
— Да хоть бы и архипипектор! — Он засмеялся неприятно, и я подумал — как жалко, что такое хорошее место оказалось испорчено: бродить тут мне больше не хотелось, надо было поскорее избавиться от этого глупого пацана с удочкой и идти домой.