— Я вас понимаю.
— Вот это самое главное: чтобы мы понимали друг друга…
— Господин ротмистр, так чем же был вызван перерыв?
— Ах, Александр Ильич, не старайтесь перехитрить меня. Я стреляный воробей…
— Мы же условились быть откровенными друг с другом.
— Да, пожалуй, вы правы… Ну что же, я отвечу. Есть новости…
— Какие?
— Арестован Говорухин.
— Говорухин? Но ведь он же…
— Что-что?
— Нет, ничего.
— Вы что-то хотели сказать о Говорухине, а?
— Вам показалось.
— Может быть, может быть… Александр Ильич, простите, не Говорухин арестован, а Шевырев!
— Вот как?
— Конечно, Шевырев. Я совершенно перепутал. Очень схожие фамилии.
— Да, схожие…
— Шевыревым мы сейчас с вами и займемся, пока нам никто не мешает.
— Почему же Шевыревым? Можно и Говорухиным заняться.
— Хм… Ну, пожалуйста, можно и Говорухиным. Только, Александр Ильич, я вас очень попрошу — все сразу начистоту, как на духу, а?
— Конечно, конечно.
— Вот эта самая Шмидова… Как ее звать-то, что-то я подзабыл.
— Раиса.
— Да, да, Раиса! Совершенно правильно. Она что же, в интимной связи была с Говорухиным или как?
— Этого я знать не могу.
— Ну как же, Александр Ильич? Близкие друзья были, и не знаете?
— Об интимных связях даже близкие друзья не всегда друг другу рассказывают.
— Это верно… Значит, Шмидова была, по-вашему, просто соседкой Говорухина по квартире?
— Скорее всего, именно так.
— А вы часто бывали у них на квартире?
— Да, довольно часто.
— И ничего такого, «соответствующего», не замечали?
— Нет, не замечал.
— А когда последний раз видели Говорухина?
— Дней за десять до моего ареста.
— А Шмидову?
— В день ареста.
— Где?
— Она приходила ко мне.
— А почему вы не отдали ей письмо, которое было адресовано ей и которое нашли у вас при обыске?
— Забыл.
— А если честно?
— Действительно забыл. В этот день, как вы сами понимаете, было не до любовных посланий.
— Значит, Шмидова все-таки была в связи с Говорухиным?
— Я этого не утверждаю.
— А как к вам попало это письмо на имя Шмидовой?
— Я получил его по загородной почте. Оно было вложено в конверт.
— Первый конверт был адресован вам лично?
— Да.
— Что еще было в конверте?
— Записка.
— Какого содержания?
— Автор просил переслать письмо Шмидовой по городской почте.
— А вы не успели этого сделать?
— Не успел.
— И не передали Шмидовой письмо даже тогда, когда она приходила к вам?
— Я забыл. Я уже говорил об этом.
— А может быть, вы просто не хотели, чтобы Шмидова получала это письмо от Говорухина?
— Нет, я забыл.
— Или… А, вот и прокурор! Здравия желаю.
— Здравствуйте, ротмистр. Здравствуйте, Ульянов.
— Здравствуйте…
— Ну-с, мы продолжим. У меня создается такое впечатление, Александр Ильич, что вы сознательно утаивали местонахождение Говорухина от Шмидовой. Говорухин назначался вами еще для каких-то дел. А Шмидова могла навести на его след полицию, не так ли?
— Я ничего не знаю об этом.
— Ульянов, а вам известно, что арестован Шевырев?
— Известно.
— А вы знаете, какие он дает показания?
— Естественно, нет.
— Шевырев подтвердил наши предположения, что химическая лаборатория на даче Ананьиной была специально оставлена вами для повторного покушения.
— Повторять покушение некому. Вся организация арестована.
— …
— А Говорухин?
— Молчите?
— А что я могу сказать?
— Многое.
— Например?
— Когда вы уехали с дачи Ананьиной?
— Пятнадцатого февраля.
— Больше с ней не общались?
— Нет.
— А кто послал Ананьиной еще одну бутыль с азотной кислотой двадцать второго февраля?
— Не знаю. Впрочем… я послал.
— Почему вы скрыли это на предыдущем допросе?
— Я запамятовал.
— Да что вы говорите? Ай-ай-ай! Бедный Ульянов! У него, оказывается, куриная память.
— Я прошу вас не оскорблять меня…
— Кто отвозил бутыль в Парголово?
— Не скажу.
— Почему двадцатого февраля Новорусские переменили адрес в Петербурге?
— Не скажу.
— Вы опять за свое, Ульянов? Вам это дорого обойдется.
— Не пугайте меня. Я знаю, что меня ждет.
— Ах, знаете? Отлично… Во время обыска у вас на квартире найдена коробка с землей. Для чего она была нужна?
— Кто — она?
— Земля.
— Для смеси с нитроглицерином.
— Зачем?
— Для усиления нитроглицерина.
— Так, так, прекрасно… А скажите, Ульянов, земля, обнаруженная у вашей сестры Анны, тоже назначалась для смеси с нитроглицерином?
— Нет, эта земля принадлежала мне. Она назначалась для химического анализа.
— А порошки, также найденные у вашей сестры?
— Это мои зоологические препараты.
— Зоологические? Прекрасно…
— Аня не имела никакого отношения к замыслу на жизнь государя.
— И тем не менее предметы, обнаруженные у нее на квартире, дают все основания для привлечения Анны Ульяновой по вашему делу.
— Вы не посмеете сделать этого!
— Прекратите истерику, Ульянов… Ротмистр, продолжайте. Я ухожу на допрос Шевырева. Честь имею.
— Вот видите, Александр Ильич, как нехорошо все получилось.
— Я ненавижу этого вашего прокурора, ненавижу! Какое право он имеет мучить Аню?
— Да теперь об этом ли печалиться?
— О чем же еще?
— Почему вы не назвали лиц, которые вторично отвозили кислоту в Парголово?
— Потому что это совершенно случайные люди! Они даже не знали, что именно везли. Зачем же из-за такой мелочи ставить их под угрозу?
— Может быть, может быть… А вот скажите, Александр Ильич, что это за вычисления у вас в записной книжке? Вот здесь.
— Это формулы для бомб.
— А дальше какие-то чертежи, адреса, а? Я что-то совсем запутался.
— Это… впрочем, я не могу называть.
— Почему же?
— По той же самой причине. Подозрение упадет на абсолютно ни в чем не замешанных людей.
— У вас на квартире нашли еще какие-то химические палочки. Они для чего же?
— Это едкий натр.
— Ну-у? А он что же?..
— Едкий натр используется для уничтожения следов.
— Во-он оно что. Какие же вы следы уничтожали?
— Динамитные.
— Ага, ясно… Александр Ильич, как вы все-таки думаете: Шмидова знала о покушении?
— Не имела ни малейшего представления.
— Хотя бы приблизительно? В общих чертах?
— Ни в общих, ни в частных.
— Точно?
— Абсолютно.
— Но ведь по материалам дела она значится постоянным почтальоном между Говорухиным и вами.
— За время нашего знакомства Шмидова передала мне всего две записки. Ни содержания, ни авторов этих записок она не знала.
— Устали, Александр Ильич?
— Немного.
— Ну, давайте заканчивать.
— У меня просьба…
— Какая?
— Мне хотелось бы, чтобы в дальнейшем меня допрашивали только вы.
— Без прокурора?
— Да.
— Незаконно это, Александр Ильич.
— Господин Котляревский нарушает мое душевное равновесие. А это мешает следствию.
— Я постараюсь похлопотать. Но твердо не обещаю.