Голова опустилась на стол. Перо выпало из руки.
Он провалился в сон, как в глубокий, бездонный колодец.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
— Александр Ильич, мы внимательно проштудировали вашу рукопись, которой вы дали наименование… э… э… «Программа террористической фракции партии «Народная воля». Я правильно излагаю?
— Правильно.
— Вы составляли программу в настоящий момент по памяти?
— Да, по памяти.
— Никакими вспомогательными источниками не пользовались?
— Разумеется. У меня все было отобрано при обыске.
— Скажите, Александр Ильич, а в какое время был приготовлен оригинал этой рукописи?
— Программа была принята сразу же после того, как фракция оформилась организационно.
— А точнее?
— Точнее не припоминаю.
— Я прошу извинения…
— Пожалуйста, господин прокурор…
— Ульянов, кто первый подал мысль о составлении программы?
— Мысль была общая.
— Ну, а все-таки? Чьей рукой были написаны первые фразы?
— Это не имеет никакого значения.
— Я повторяю свой вопрос: чьей рукой было начато составление программы?
— А я повторяю свой ответ: на мой взгляд, это не имеет никакого принципиального значения.
— Меня не интересуют ваши взгляды. Я требую точного ответа на поставленный мной вопрос.
— А меня мало интересуют ваши вопросы, господин прокурор. Какие бы точные они не были.
— Ульянов, вы забываетесь.
— Ничуть.
— Запамятовали степень своей вины перед отечеством?
— Нисколько.
— Запомните: я приложу все усилия, чтобы вы получили по заслугам. Полностью.
— Не сомневаюсь в вашем особом ко мне расположении.
— Господа, господа… Александр Ильич, ну зачем же нам ссориться? Ведь можно все выяснить спокойно, мирно…
— Господин ротмистр, я же просил вас, чтобы в дальнейшем меня допрашивали только вы один!
— Это оказалось невозможно. Служба-с.
— Во всяком случае, отвечать на вопросы этого монстра я больше не собираюсь.
— Господа, господа, я прошу вас!.. Александр Ильич, вы напрасно обижаетесь на прокурора…
— Я вовсе не обижаюсь на него. Я просто не могу дышать с ним одним воздухом.
— …совершенно напрасно. Вы же знаете, в свое время господин Котляревский пережил нервное потрясение. На него покушался Валериан Осинский. Вам, должно быть, рассказывали старшие товарищи?
— Да, рассказывали.
— Ну вот и прекрасно! А кто рассказывал-то?
— О чем?
— Да об Осинском.
— Ах, об Осинском… А кто такой Осинский?
— Александр Ильич, батенька мой, вы же только сейчас сказали, что вам рассказывали старшие товарищи по партии о покушении Валериана Осинского.
— Впервые слышу об этом от вас.
— Позвольте, но вы же только что подтвердили мое предположение: Это же ваши слова: «Да, рассказывали».
— Я сказал их по инерции, думая совсем о другом.
— Значит, вы никогда не слыхали такого имени: Валериан Осинский?
— Нет, никогда.
— Организатор «Земли и воли»? Учредитель Исполнительного Комитета?
— Нет, не слыхал.
— Александр Ильич, это наивно. Человек, находившийся в революционной среде, не мог не слышать имени Валериана Осинского.
— И тем не менее это так.
— Его повесили в Киеве… Извините, конечно, за неуместное напоминание.
— Сделайте одолжение.
— Так-таки и не слыхали? Ни разу?
— Представьте себе — ни разу.
— Странно, очень странно…
— Господин ротмистр, разрешите мне продолжить допрос?
— Прошу вас…
— Ульянов, ну, а что же все-таки побудило вас и ваших товарищей взяться за составление программы?
— Я не желаю отвечать вам.
— Давайте мириться, Ульянов. Это в ваших же интересах.
— А я с вами не ссорился.
— Отлично… Так какие же были мотивы? Вы все время ищете случая высказать теоретические взгляды вашей группы. Я предоставляю вам такой случай.
— Хорошо, я отвечу. Ни в одной из существовавших до нашего выступления революционных программ не подчеркивалось значение террора как способа вынуждения у правительства уступок. Ни в одной программе не давалось более или менее удовлетворительного объективно научного объяснения террора как столкновения правительства с интеллигенцией, неизбежного столкновения, так как оно выражает собой разлад, существующий в самой жизни и неминуемо переходящий, при известной степени обострения отношений, в открытую борьбу…
— Вы не сообщаете ничего нового, Ульянов. Все это уже есть в поданной вами рукописи.
— Я даю точный ответ, господин прокурор, на поставленный вами вопрос.
— Вы сказали, что в старых революционных программах не было достаточно научного объяснения террора… Вы хорошо знаете содержание этих программ?
— Относительно хорошо.
— А как же удавалось знакомиться с ними? Расскажите, если не секрет.
— Секрет, господин прокурор.
— Ну, а все-таки? Имели непосредственные связи с авторами или получали через третьи руки?
— И то, и другое.
— А подробнее?
— Мне не хотелось бы вмешивать в свое дело людей, не имевших прямого отношения к замыслу на жизнь государя.
— Скажите, Ульянов, а тех, кто доставлял вам знакомство со старыми революционными программами, удовлетворила программа, составленная вашей группой?
— В основном — да.
— А в частности?
— Были кое-какие мелкие разногласия.
— Какие же?
— Они касались некоторых организационных изменений в постановке террористического дела.
— Необходимость террора признавали все старые программы?
— Я не могу ответить на этот вопрос.
— Почему?
— Как член террористической фракции партии «Народная воля» я могу давать показания только о своей партии, только о своей фракции. Говорить о взглядах других революционных групп я не уполномочен.
— Вы говорили об изменениях в постановке террористического дела… Имелись в виду предполагаемые изменения или уже осуществленные?
— Я не считаю удобным обсуждать этот вопрос.
— Почему?
— Об этих изменениях ничего не говорится в программе.
— Скажите, Ульянов, а можно считать с ваших слов установленным, что накануне совершения террористического акта над высочайшей особой в революционной среде уже существовала теоретическая платформа для объединения всех антиправительственных сил?
— Можно.
— И инициатива создания этой общей платформы принадлежала вашей группе?
— Мы стремились к этому.
— Вы стремились объединить революционные партии?
— Мы стремились составить общепартийную программу, которая смогла бы объединить революционные партии.
— Ульянов, только откровенно… Вы рассчитывали, что террористический акт вызовет оживление в революционной среде?
— Безусловно.
— И прямым следствием этого оживления будет объединение всех революционных партий?
— Естественно.
— Но ведь другие партии не разделяли ваших идей о необходимости террора… Или разделяли?
— Вы повторяетесь, господин прокурор.
— Но вы же ничего не сказали об отношении других партий к террору.
— Я ничего не скажу об этом и сейчас.
— Да, от вас, видно, и в самом деле ничего не добьешься. Государь прав.
— Государь следит за ходом дознания?
— Протоколы всех допросов доставляются его величеству каждый день.
— И моего?
— Да, и вашего. Вас огорчило это?
— Наоборот, я польщен.
— Господин прокурор, разрешите мне задать несколько вопросов Александру Ильичу.