Пауза, разлившаяся по залу внезапной тишиной, не собрала ни в первую, ни во вторую секунду ни единого звука. Только усато сопели около незрячей Фемиды мамонтообразные судебные приставы.
Первым нарушил тишину Дейер. Погладив пальцами подбородок, он взглянул на Сашу, прищурился.
— Скажите, подсудимый, в гимназии вы содержали себя на свои средства?
— Нет, в гимназии я содержался на средства отца.
— А в университете?
— Тоже… Впрочем, одно время я имел урок, который давал мне некоторые средства, но это длилось недолго.
— Значит, и в гимназии, и в университете вы содержались на средства своих родителей?
— Да.
— У вас большое семейство?
— Семеро.
Дейер удовлетворенно, как будто он выявил только что такие факты, о существовании которых до этой минуты никому не было известно, откинулся на спинку кресла.
Сидевший справа от него подслеповатый сенатор Ягн, испросив предварительно у председательствующего разрешения, вопросительно направил на Сашу лорнетку.
— Значит, в Петербурге, Ульянов, вы уже четыре года?
«Что ж, он спал все время до этого? — подумал про себя Саша и усмехнулся. — Впрочем, сенаторское кресло, особенно здесь — под сенью окруженной городовыми Фемиды, вполне подходящее для сна место».
— Да, я уже четыре года в Петербурге.
— И что же, все эти четыре года старались навербовать себе сообщников? Или все-таки первые годы провели в учении?
Голос Ягна был старческий, въедливый, дребезжащий.
— Все четыре года, проведенные в Петербурге, я занимался теми науками, для которых поступил в университет. Свидетельства о моем участии в занятиях, скрепленные ведущими профессорами естественного факультета, вы легко обнаружите в материалах дела, господин сенатор.
— Все ваши профессора, несмотря на оказанную им высокую честь воспитания юношества, совершенно не справляются со своими обязанностями!
— Что же касается до вербования сообщников, — продолжал Саша, не обращая внимания на гневную филиппику расшитого золотом старца, — то я этого не делал и в последнее время.
— У вас больше нет вопросов? — Дейер наклонился к самому уху Ягна.
— У меня есть вопросы.
Сенатор Окулов — плотный, с седым бобриком коротко остриженных волос, с вислыми щеками — сверлил Сашу злыми маленькими глазами:
— Объясните суду, Ульянов, как вы попали в кружок? Кто был посредником?
— В этом деле не было никаких посредников.
— Вы знали, где живет Говорухин?
— Знал.
— Часто бывали у него?
— Часто.
— Говорухин жил вместе со Шмидовой?
— Да.
— Шмидова была с ним в таких отношениях, что могла знать все, что делает Говорухин?
— Нет, совсем не в таких отношениях. Они были просто соседями по квартире. Говорухин не доверял ей никаких своих дел.
— Вы утверждаете это?
— Утверждаю.
— А вам никогда не случалось, придя на квартиру Говорухина и не застав его дома, оставить что-либо Шмидовой для передачи Говорухину?
— Нет, не случалось.
Окулов, сделав какую-то пометку в своих бумагах, кивнул седым бобриком председательствующему, как бы говоря, что у него вопросов больше нет.
Дейер посмотрел на сидящих с обоих краев сенаторов: налево, на Бартенева (тот покачал головой — вопросов нет), и направо, на Лего (у Лего вопросов тоже не было), после чего начал задавать вопросы сам.
— Скажите, подсудимый, какого числа уехал за границу Говорухин?
Двадцатого февраля.
Саша посмотрел на маму. Она снова сидела, опустив голову, держа около рта носовой платок. Бедная мама, зачем ей сидеть здесь и слушать все эти крючкотворные вопросы давно уже выживших из ума сенаторов, единственная цель которых — увеличить степень вины второстепенных участников дела: Шмидовой, Ананьиной, Пашковского, Пилсудского, Сердюковой, Новорусского.
— Ульянов, из материалов дела следует, что провожали Говорухина за границу именно вы?
— Да, провожал Говорухина я.
— Почему Говорухин уехал за границу?
— Вследствие того, что он был причастен к замыслу на государя.
Саша взглянул на царский портрет. Курносое лицо Александра III было откровенно тупо… «И что за рабская привычка называть государем этого посредственного, ничтожного человека?..»
— Но ведь и вы были причастны к этому замыслу, однако же вы не уехали.
— Это было дело каждого — уезжать или оставаться.
— Позвольте, но какое же было основание вам и другим лицам, принимавшим участие в заговоре, оставаться в Петербурге, а Говорухину спасаться за границу? Как вы позволили ему уехать? Ведь он же был вашим соучастником! Он оставил вас здесь, а сам удрал за границу!
— Не он нас оставил, а мы остались сами.
Первоприсутствующий с досадой отодвинул от себя бумаги.
— Ничего не понимаю. Все-таки вы что-то скрываете, Ульянов. Этот непонятный случай с отъездом Говорухина за границу был отмечен еще следствием.
— Я ничего не скрываю, господин сенатор.
— Но почему же именно Говорухину выпала столь счастливая доля избежать преследований, а остальным, гораздо более молодым, остаться здесь?
Саша смотрел на Дейера грустно, устало.
— Вам этого не понять.
Первоприсутствующий заерзал в кресле.
— Вы объяснитесь лучше, так и я пойму.
Саша нашел мамины глаза, вздохнул, сделал неуловимый кивок головой, — как делал это всегда в детстве, когда просил прощения за что-нибудь, потом медленно перевел взгляд на Дейера.
— Уехать, господин сенатор, мог каждый. И остаться тоже… Уехал один Говорухин.
— Ну так что из этого?
— Мне больше нечего добавить к своим объяснениям.
Первоприсутствующий развел руками.
— И вы думаете, что объяснили вразумительно? Мне, например, по-прежнему ничего не понятно.
Он склонился к Ягну — старик презрительно сморщился. Окулов неопределенно пожал плечами. Бартенев и Лего в ответ на вопросительный взгляд первоприсутствующего согласно закивали головами. Саша заметил, что и Бартенев, и Лего соглашались с председателем суда во всем. Было похоже на то, что дела они почти не знали и были назначены в процесс в самую последнюю минуту. Ягн вмешивался в допрос по вредности характера. Окулов же, по-видимому, хорошо ознакомился со всеми протоколами допросов. Могло быть и так, что первоначально именно его намечали первоприсутствующим, но потом по каким-то соображениям заменили Дейером.
Именно Окулов и продолжил допрос.
— Подсудимый, вы были хороши с Говорухиным?
— Да.
— А с Шевыревым?
— И с Шевыревым хорош.
— А с кем больше?
— С обоими одинаково.
— Средства для отъезда Говорухина за границу доставали вы?
— Я.
— Где вы взяли деньги?
Саша посмотрел на маму. Мама прикрыла глаза, как бы давая понять, что он может ни в чем не стеснять себя ее присутствием. Но разве может он сейчас, при ней, сказать, что для того, чтобы выпроводить за границу Говорухина, неровное поведение и нервные припадки которого в последние дни перед покушением могли сорвать все дело, ему, Саше, пришлось заложить свою золотую медаль, полученную на третьем курсе за сочинение по зоологии? Ведь чтобы он мог закончить это сочинение, мама в прошлом году даже не известила его о смерти отца…
— Господин сенатор, мне бы не хотелось сейчас отвечать на этот вопрос. Если необходимо, я могу сделать это письменно.
Окулов переглянулся с Дейером. Первоприсутствующий степенно кивнул. Окулов сделал пометку в бумагах, поймал Сашины глаза цепким, колючим взглядом.
ОКУЛОВ. Из материалов дела следует, что теоретическая часть программы вашей партии была гектографирована, не так ли?