САША. Да, это так.
ОКУЛОВ. Кто же гектографировал?
САША. Я.
ОКУЛОВ. Вы один?
САША. Один.
Седой окуловский бобрик недоверчиво качнулся из стороны в сторону.
— Но гектографировать — это не такое простое дело. Я знаю.
Саша молчал.
— Вам помогал кто-нибудь?
САША. Был еще один человек.
ОКУЛОВ. Он находится в числе лиц, обвиняемых по настоящему делу?
САША. Нет.
ОКУЛОВ. Как его фамилия?
САША. Я отказываюсь отвечать на этот вопрос.
ОКУЛОВ. Назовите его имя!..
«А этот Окулов, пожалуй, наиболее опасный противник, — подумал Саша. — Он самый изощренный, самый коварный. Несомненно, карьерист. И именно по юридической линии… Дейер — тот царедворец, шаркун. Ягн — живой покойник. Лего, по всей вероятности, страдает каким-то недугом. Бартеневу безразлично все на свете. Значит, все внимание должно быть сосредоточено на Окулове».
ОКУЛОВ. Лицо, помогавшее вам гектографировать, давно состояло с вами в знакомстве?
САША. Я отказываюсь отвечать.
ОКУЛОВ. Этот человек был студентом университета?
САША. Мне бы не хотелось отвечать и на этот вопрос.
ОКУЛОВ. Вследствие чего же?
САША. Вследствие моих личных убеждений, господин сенатор.
Он не увидел, а скорее почувствовал какое-то движение в последнем ряду. Бросил быстрый взгляд в мамину сторону. Мама любовалась, гордилась им. «Спасибо, мамочка, — еле приметно кивнул Саша, — спасибо».
Между тем Дейер, перегнувшись через ручку кресла, что-то быстро говорил Окулову. Первоприсутствующему не нравилось, что Окулов задает слишком много вопросов, оттесняя таким образом его, Дейера, председателя, на второй план.
Окулов, пожав плечами, согласился с Дейером. Первоприсутствующий выпрямился, поднял вверх подбородок.
— Скажите, Ульянов, а с Шевыревым вы давно были знакомы?
— С осени прошлого года.
— А вот Шевырев показывает, что вы знакомы с весны 1886 года.
— Вполне может быть. Я просто запамятовал.
ДЕЙЕР. Вы имели какой-нибудь особый повод познакомиться с ним? Или это произошло случайно? Может быть, сам Шевырев проявил инициативу при вашем знакомстве?
САША. Мы познакомились случайно, просто встречаясь в университете.
«А Дейер-то гораздо прямолинейнее, чем Окулов. Ну зачем ему нужно знать, как я познакомился с Шевыревым? Ведь Шевырев проходит по делу вместе со мной. А Говорухин на свободе… Но если его возьмут, то благодаря умело заданным господином Окуловым вопросам и против Говорухина уже готово обвинительное заключение…»
Первоприсутствующий, наморщив лоб, внимательно разглядывал подсудимого.
«Сейчас подсунет какую-нибудь каверзу…»
ДЕЙЕР. А вы посещали Шевырева на его квартире?
Саша невольно улыбнулся. Нет, господин Дейер явно не очень высокого полета птица. И все, что он спрашивает, это только для секретаря, для протокола, чтобы создать видимость объективного судебного разбирательства.
САША. Нет, я не посещал Шевырева на его квартире.
ДЕЙЕР. Но вы же знали, где живет Шевырев?
САША. В последнее время он жил в Лесном.
ДЕЙЕР. А раньше где он жил?
САША. На Васильевском острове.
ДЕЙЕР. В какой линии?
САША. В пятой или шестой.
ДЕЙЕР. Ага, Ульянов! Если вы так хорошо помните адрес Шевырева, значит, наверняка вы бывали у него.
САША. Как раз я не очень хорошо знаю адрес Шевырева. Я даже линии его точно не помню.
ДЕЙЕР. Так вы бывали на квартире у Шевырева или нет?
САША. Кажется, был один раз. Не больше.
Первоприсутствующий снова собрал морщины на лбу. В это время член Особого Присутствия сенатор Бартенев зевнул так широко и так сладко, что в публике даже прошелестел смешок. «Ну зачем же он так долго мучает всех этих расшитых золотом сенаторов? — думал Саша, глядя на Дейера. — Ведь Бартенев давно хочет спать, Ягн тоже хочет спать, Окулов обижен полученным замечанием, Лего нужно принять лекарство. Да и публика устала…»
— Скажите, Ульянов, — первоприсутствующий придумал наконец вопрос, — к моменту знакомства с Говорухиным и Шевыревым вам известен был их образ мыслей?
— Да, известен.
— И он совпадал с вашими взглядами?
— Да, совпадал.
Бартенев сидел, позевывая, положив локти на стол. Положение за судейским столом складывалось донельзя неприличное. Дейер пошептался с Ягном, с Окуловым, с Лего, строго посмотрел на Бартенева.
— Объявляется перерыв заседания Особого Присутствия Правительствующего Сената, — высоким голосом возвестил Дейер. — После перерыва допрос подсудимого Ульянова будет продолжен.
Сзади, топая сапогами, подошли судебные приставы. Саша взглянул на маму, несколько раз кивнул головой. Мама поднялась с места, заторопилась по проходу к барьеру, уронила белый платок…
Пристав положил сзади на плечо тяжелую ладонь. Саша отвернулся от решетки и, сгорбившись, вышел из зала.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
— Продолжается допрос подсудимого Ульянова…
Дверь из зала заседаний Особого Присутствия в комнату, где содержатся подсудимые, чуть приоткрыта. Слышно, как сдержанно перешептывается публика, с шумом отодвигают громоздкие кресла с высокими спинками сенаторы, как рассаживаются на своих местах сословные представители.
Саша оглядел комнату. Сгорбленный Шевырев, бледный Канчер, растрепанный Горкун, унылый Волохов. Только Осипанов сидит между жандармами прямо и строго, ни тени раскаяния на его лице.
Генералов и Андреюшкин напряженно внимательны. Новорусский растерян, подавлен. Красавец Лукашевич улыбается немного натянуто и удрученно, но все равно никакие испытания — ни уже принятые, ни будущие — не могут изменить его гордой, независимой осанки.
— Прошу ввести подсудимого Ульянова, — скрипит за дверью голос Дейера.
Слоновья поступь судебных приставов. Саша встал. Тотчас же все глаза поднялись па него.
Осипанов и Генералов смотрят твердо, надежно, Пахом Андреюшкин — неопределенно; все остальные по-разному — испуганно, безразлично, боязливо, виновато (это Канчер).
— Пожалуйте в залу Присутствия, — важно, с достоинством басит один из приставов.
И Саша, подняв голову, идет в зал заседания Особого Присутствия.
Мама сидит на старом месте — в последнем ряду около двери. Сенаторов за столом только четверо — Бартенева, очевидно, отправили спать. Не хватает и одного сословного представителя — волостного старшины Васильева. Чувствуется, что судьи плотно пообедали, выпили, исчезло болезненное выражение с кислой физиономии Лего, даже старикашка Ягн и тот приободрился. Публики, естественно, поменьше — заседание вечернее.
— Подсудимый Ульянов, — скрипит Дейер, — вы готовы к продолжению допроса?
Саша кивает.
— К суду претензий не имеете?
Саша качает головой.
— Возобновляем допрос подсудимого Ульянова, — протяжно объявляет Дейер и тут же, опасаясь, что Окулов перехватит инициативу, сам задает первый вопрос. — Скажите, подсудимый, когда вы познакомились с метальщиками — Генераловым, Андреюшкиным и Осипановым?
САША. С Генераловым я познакомился осенью прошлого года…
ДЕЙЕР. С Андреюшкиным?
САША. В декабре.
ДЕЙЕР. С Осипановым?
САША. С Осипановым я виделся только один раз — двадцать пятого февраля.
Дейер удивленно поднял брови:
— Неужели всего один раз? Этого не может быть.
— И тем не менее это так.
— Значит, Осипанова видели только один раз?
— Один раз.
— Но фамилию-то его раньше слышали?
— И фамилии не слышал.
— Но вам же говорили, что существует лицо, готовое принять на себя метание снаряда?